Стихи Ю. Вронского «Белгородский кисель»

Крепость

В прозрачном Ирпене дрожит
Стены крепостной отраженье.
Град Белгород Русь сторожит
От злого степного вторженья.
Отсюда с обрыва видать,
Не двинется ль рать кочевая.
Сверкает ирпеньская гладь.
Туманится ширь полевая.

Беда идет

Руси угрожая бедой.
Скрипят кочевые телеги…
Орда за ордой,
Орда за ордой
Идут из степей печенеги…

Волна за волной.
Волна за волной
Текут, словно воды морские.
Война за войной, война за войной
Сметает гнездовья людские.

Оставив свой княжеский
стол
И Киев родной без призора,
Владимир на север ушел,
Чтоб войско собрать для отпора.

Покуда на севере князь,
На Белгород гости степные
Напали, с налету стремясь
Ворота разбить крепостные.

Но в городе ждали гостей
И встретили перед стенами…

Звон сабель, хрустенье костей.
Воинственный клич и стенанье…

Старец

Негоже лежать на печи.
Негоже томиться без дела,
Когда громыхают мечи
И свищут каленые стрелы!

И старец, седой, как туман,
В седло боевое садится
И мчится разить басурман.
Согнувшись, как хищная птица.

Не крепко сидит он в седле,
А конь это чует, проклятый!..
Прыжок – и седок на земле.
Стыдом и бессильем объятый.

Недвижного старца домой
Несут, как покойника, трое…
Глядит он на небо с тоской
И слушает отзвуки боя…

Осада

Отбившись с великим трудом,
Укрылись в стенах горожане.
Кишат печенеги кругом.
Костры загорелись в их стане.

Там режут на ужин коней:
Вся сила – в печеной конине!
Скуластые дети степей

Недолго бывают в унынье!

Не вышло с налету – ну что ж!
Измором возьмут они город!
Где тупится сабля и нож.
Там справится время и голод!

Беда пришла

В несчастье кончается день.
В несчастье рождается новый.
Упала на Белгород тень.
Удел ему выпал суровый.

Не то, что промыслить еды –
Коня не напоишь в Ирпене!
Для русских в годину беды
Одно остается – терпенье.

Как вымерший, город затих.
Младенцы молчат в колыбели.
Печальные личики их
От голода поголубели.

Вече

В осаде проходит сто дней.
Владимир, как видно, далече.
А ждать все трудней,
А голод сильней…
И вот собирается вече.

Гудит белгородский народ:
– Владимира нам не дождаться,
А смерть возле каждых ворот…
Пожалуй, что лучше нам сдаться…

Но слышатся крики кругом:
– Вы разумом, верно, ослабли!..
От голода лучше умрем.
Чем лечь под поганые сабли!..

И тут же в ответ им кричат:

– Не всех перебьют, может статься.
Авось, пощадят хоть ребят…
Нет, лучше нам все-таки сдаться…

Спасенье

В прозрачном Ирпене дрожит
Стены крепостной отраженье…
А старец на печке лежит,
Лежит с того дня без движенья.

Томительно тянутся дни,
А люди сгорают, как свечи…
И вот он узнал от родни,
Что сдаться решили на вече.

Не выдержать долее нам,
А князя дождемся едва ли…
Но старец седой сыновьям
Велит, чтоб старейшин созвали.

Приходят старейшины в дом.
На лицах – тяжелая дума.
Поклон отдают и лотом
На лавки садятся угрюмо.

– Послушайте, братья, меня…
Я давеча слышал о сдаче…
Но если потерпим три дня.
То, может быть, выйдет иначе…

Варят кисель

С трудом языком шевеля
И тихо вздыхая от боли.
Велит он сварить киселя
И сыты пресладкой поболе…

Две добрые кади потом,
Как варево будет готово,
Наполнить велит киселем
И сладкою сытой медовой.

У печенегов

От русских явился гонец!
Наверное, просят пощады!
Сдаются! Осаде конец!
Уж то-то поганые рады!

Ликуют степные князья,
Пируют, коней пожирают
И, городу взором грозя,
Посольство туда снаряжают.

И семь печенежских мужей,
Покрепче умом, чем иные,
И видом всех прочих дюжей,
В ворота идут крепостные.

Навстречу им семь горожан –
Заложники от белгородцев –
Уходят во вражеский стан,
Как исстари всюду ведется.

Пришли враги

Глядят печенеги кругом –
На чуждую жизнь городскую,
На храм с золоченым крестом.
На улицы, на мостовую…

И ждут, нетерпеньем горя:
Когда ж им объявят о сдаче!
Но слышат: – Вы маетесь зря.
Вам здесь не дождаться удачи!

Нас кормит родная земля!
Глядите! – И тут белгородцы

У них на глазах киселя
Достали себе из колодца.

По-своему гости галдят,
На пищу глядят обалдело.
А русские пьют и едят.
Им чудо – привычное дело!

А русские им киселя
И сыты налили в корчаги.
Смятеньем народ веселя.
Пошли восвояси, бедняги!

И все рассказали, как есть,
Когда пред князьями явились.
И стали князья пить и есть
И тоже немало дивились.

Конец

Кочевники грузят шатры,
И жен, и котлы на телеги,
А также шелка, и ковры,
И все, что дают им набеги.
Сверкает ирпеньская гладь.
Туманится даль голубая.
Скрывается хищная рать,
В туманную даль убегая.

journal-shkolniku.ru

Вронский Ю.П. | писатели | redakzia.ru

Юрий Петрович Вронский родился 23 июля 1927 года в Москве. Известный поэт, прозаик, переводчик. Окончил МГПИ им. Ленина, но, говорят, учился в семи учебных заведениях. Читатели разных возрастов хорошо знают его книги. Среди них — сборники стихов «Куда девались паруса», «Злой город», «Белгородский кисель» и другие; замечательные исторические произведения — книга рассказов о Древней Руси «Терем Юрия Онцифоровича», повести «Юрьевская прорубь» и «Сказ о Нове-городе», и особенно популярная у детей историко-приключенческая повесть «Необычайные приключения Кукши из Домовичей». Долгие годы Юрий Вронский знакомит русскоязычных читателей с выдающимися произведениями коллег по перу из разных стран мира. Он переводил стихи, прозу, драматургические произведения с английского, польского, румынского, норвежского, датского, немецкого языков, а среди представленных им авторов — Х.К.Андерсен, Дж.Крюс, Р.Брэдбери, Т.Эгнер… Если вы еще не читали в его переводе сказку Турбьерна Эгнера «Люди и разбойники из Кардамона», немедленно отправляйтесь в библиотеку!

Он никогда не шел на поводу у регулировщиков литературного процесса. Его интересовало лишь то, что его увлекало, и он вдохновенно «тащил» своих читателей из скучной, а порой и враждебной действительности в мир грандиозных сказочных возможностей с его особенными (справедливыми!) законами. Мастерство Вронского-переводчика общеизвестно и общепризнанно. Его переводы фольклора — например, норвежские детские песенки, опубликованные в том числе и в «Кукумбере», — это классика. Прекрасны и собственные ироничные игровые стихи, также включающие народные мотивы, пейзажная и философская лирика… Когда я пишу эти строки, за окном — летняя жара, но уже ноет сердце от неизбежного окончания этой волшебной поры, тем более, что на глаза попалось дивное стихотворение Вронского «Осень»:

Плачет ветер за окном,
Плачет ночью, плачет днем,
Плачет ветер об одном —
Об ушедшем красном лете.

А у нас пылает печь,
Ветер мог бы здесь прилечь,
Завести с дровами речь
Об ушедшем красном лете.

Дров побольше притащу,
Ветер в комнату впущу,
Вместе с ветром погрущу
Об ушедшем красном лете.

Правда, получается, что я грущу о еще не ушедшем. Но какая разница! Утешение в том, что очень многое никуда не уходит, а в памяти и в сердце остается навсегда. А взрослый подтекст этих стихов дети поймут потом. Но уже сейчас почувствуют, что поэт сохранил счастливую способность помнить и не горевать «об ушедшем красном лете»…
Ольга Корф

Детский поэт Юрий Вронский перевёл с норвежского много стихов, и вы наверняка их слышали. Помните песни «Жили-были трое троллей на вершинах дальних гор», «У Пера когда-то корова была»? Музыку к ним написал замечательный композитор Григорий Гладков, а слова как раз Юрия Вронского.

– Юрий Петрович?

– Он самый. – Голос в трубке улыбался.

Сразу захотелось в гости к хозяину этого голоса. И я пришла.

Хозяин был в свитере, с седой бородой и весёлыми глазами. Настоящий капитан! – почему-то сразу подумала я. Он, несомненно, много лет отстоял за штурвалом корабля. Впрочем, корабля не настоящего, а игрушечного или из мультфильма, поскольку настоящий капитан должен держать матросов в строгости, а человек с такими глазами и улыбкой вряд ли умеет повышать голос.

«Капитан» провёл меня в свою «каюту». Там на самодельных полках, на столе и тумбочках, вперемешку с книгами, жили своей жизнью самовары, старые медные лампы, ступки, в которые когда-то насыпали тлеющие угли и через дырочки раздували жар, какие-то штуки из дерева и берёсты. Были и дары океана – кораллы, окаменевшие триста миллионов лет назад, и камни, насквозь проеденные морскими червями. Наверно, по ночам они рассказывают ему истории, накопленные за несколько веков, а он записывает.

Юрий Вронский бывал на Валдайских озёрах, ездил в Сибирь – «на Енисей поглядеть», на Белом море ходил с поморами под парусом и на вёслах, купался в четырёх морях – в Чёрном, Белом, Балтийском и Каспийском, путешествовал по всей стране, когда в одиночку, а когда со своим другом Львом Алексеевичем Токмаковым, прекрасным художником детской книги. Вот как говорит о нём Лев Токмаков:

«Вронский – человек беспокойный, впутывается в драки, если ему кажется, что необходимо установить справедливость или помочь другу. Как-то однажды в дни нашей юности на Театральной площади он влез на памятник Островскому, чтобы поцеловать любимого драматурга. Тут мимо как раз проходили два молодых человека и один из них гневно закричал: «Я герой Советского Союза и не позволю, чтобы оскверняли памятник врагу мещанства Маяковскому!» Назревала драка. Вронский и не подумал отсидеться на коленях у Островского – стал поспешно слезать на землю. Я «беседовал» с героем Советского Союза, а Вронский – с его спутником. Дело кончилось тем, что Вронский сломал оба костыля об голову своего «собеседника» (у Вронского, как у Джона Сильвера или у Стойкого оловянного солдатика, всего лишь одна нога), и мне пришлось везти его на себе до троллейбуса, а потом до дома.

У него свой способ запоминания некоторых вещей. Чтобы запомнить новые географические названия, он придумывает к ним рифмы. А название станции Уртам запомнил с помощью Маяковского:

Я видел места,
Где инжир с Айвой
без труда
У РТА Моего.

Любит заводить разговоры с местными жителями и записывает незнакомые слова, например «палига» – костёр или «заувей» – место, которое всегда в тени. А раз в глухой провинции он спас из металлолома пару колоколов, обречённых на переплавку, и, как только начали снова открывать церкви, подарил их в ближайшую возрождённую церковь».

О себе Юрий Петрович рассказывает:

– Я был вынослив, как верблюд, мог идти бесконечно. Прыгал на ходу на подножки трамваев и поездов, пока начальство не догадалось сделать их закрытыми. Однажды в Карелии пришёл по заболоченной тайге к морю с тяжёлым грузом, бросил груз в карбас, хотел карбас в воду столкнуть, а он даже не шевельнулся. Я был отчаянии. Ничего себе, думаю, как ослабел за дорогу! Глядь, а карбас-то к берёзе привязан.

Юрий Вронский любит и уважает моря, озёра, реки, любую чистую воду. Потому и норвежцев переводит, у них, говорит, большинство стихов про море. Нет, не зря я его капитаном окрестила. Так и хочется попросить: «Возьми меня с собой, капитан! Хоть на карбасе, хоть в деревянном башмаке!»
Дина Крупская

Публикации в журнале Кукумбер: 

redakzia.ru

rulibs.com : Детское : Детские стихи : [32] : Юрий Вронский : читать онлайн : читать бесплатно

Пыль густая над Доном клубится,
Точно лес, колышутся стяги,
Боевые хоругви и копья,
Золочёные шлемы сверкают,
Будто главы церквей православных —
Это войско Великого князя
Вышло степью к синему Дону.

И задумался Дмитрий Иванович[33],
И созвал воевод многомудрых,
Чтоб решить, на каком берегу
Лучше встретить Мамаево[34] войско.

— Перейди, — говорили одни,—
Через Дон: пусть нас Дон охраняет
Со спины от рязанского князя!

— Не ходи! — говорили другие.—
Коль случится, что нас одолеют,
Никому не уйти из-за Дона!

Князю по сердцу первое мненье,
Не затем мы явились сюда,
Чтобы спины подставить татарам!
Он велел, чтоб мостили мосты
И надёжные броды искали.

Всплески, клики, стук топоров,
Звон доспехов и конское ржанье
Не стихали всю ночь над рекою,
А наутро в тумане густом
Близ Непрядвы[35], за Доном широким,
К битве строилась русская рать.

Кто без удержу весел, гогочет,
Сыплет шутками, словно из торбы,
Кто, напротив, тих и задумчив —
Где он мысленно? В прошлом? В грядущем?

Шутят старые над молодыми,
Молодые смеются смущённо.
И иной, из весёлых весёлый,
Обрывает свой хохот внезапно,
А в глазах печаль и тревога.

Вот над Доном туман поредел,
Проглянуло сентябрьское солнце
И прошло по рядам ополченцев,
Ждущих встречи с Мамаевым войском.

Заскрипели телеги вдали,
На холме показались татары
И, как воды морские, с холма
Потекли на широкое поле.

Имя полю тому — Куликово.

Разом двинулась русская рать
И сошлась с басурманскою ратью,
Будто в небе две тучи сошлись
И низвергли разящие громы.

Началась великая брань,
Небывалая, страшная битва —
О подобных побоищах раньше
На Руси никогда не слыхали.

Степь ковыльная на десять вёрст
Загудела от топота, звона,
Криков, стонов и конского ржанья,
Кровь лилась, как вода в половодье.

В тесноте задыхались бойцы,
И коням преграждали дорогу
Горы трупов татарских и русских.

Где же пешие ратники наши?
Их великое множество было!
Нету ратников — всех покосила
Смерть с кривою татарскою саблей!

Вот лежит богатырь из Рязани
И сжимает рукою недвижной
Молот, бурый от вражеской крови.

Обессилел могучий Ослябя,
Меч иззубрил, как будто о камни,
О татарские шлемы стальные,
Шуйцей[36] рану в боку зажимает,
А десницей[37] рубит врагов.
Нет с ним храброго Пересвета —
Чернеца поразил в поединке
Челибей[38], богатырь басурманский.

Где же знамя Великого князя?
Уж не плещет оно над войсками!
Может, тело Великого князя
Топчут в поле татарские кони?

А Мамай — тот стоит на холме.
Пять князей знатнейших с ним рядом.
По татарскому обыкновенью,
Самый главный начальник не должен
Рисковать драгоценною жизнью:
Он лишь издали смотрит на битву.

Битва радует сердце Мамая:
Хоть и много татарских голов
На засохший ковыль покатилось,
Скоро сломят татары урусов
И, как прежде, хлынут в их землю
Жечь и сечь, надругаться и грабить.

Золочёных шлемов московских
И московских червлёных[39] щитов
Меньше, меньше виднеется в поле.
Лишь осенняя роща сверкает
Золочёной листвой и червлёной.
И не знает Мамай, что в той роще
Притаилось русское войско
И что брат Великого князя
Храбрый князь Владимир Андреевич[40]
Истомился, сидя в засаде,
Исстрадался, глядя на поле,
Где татарская конница гонит,
Топчет, рубит нашу пехоту.
Рядом с ним воевода московский,
Седовласый Дмитрий Михайлович[41].

Не стерпел Владимир Андреевич,
Говорит воеводе с обидой:

— Для того ли мы шли на Мамая,
Чтоб трусливо глазеть из укрытья,
Как безбожные топчут конями,
Рубят саблями ратников наших?

— Потерпи, Владимир Андреевич!
Скоро будет самое время,
Чтоб ударить в спину врагам!

И когда из рощи, как ястребы,
Полетели русские всадники
В тыл татарам, топтавшим пехоту,
Ужаснулся всем сердцем Мамай.

Видя гибель татарского войска,
Он не стал дожидаться, покуда
И его, как курёнка, изловят —
Прочь от страшного места помчался
На своём жеребце белогривом.

Наши гнали татар сорок вёрст,
Надевали проклятых на копья
И тупили мечи о кольчуги.
Мало кто из Мамаевой рати
В Золотую Орду воротился!

То не клик журавлиный над полем
И не рёв олений осенний —
Это князь Владимир Андреевич
Громко в грубы трубить приказал,
Чтоб живые на зов собирались.

И явилось на зов сорок тысяч,
А четыреста тысяч осталось
Возле рек Непрядвы и Дона.
Там лежат они и поныне.

А московского князя искали
По всему Куликовому полю
И нашли чуть живого средь трупов.
Князь очнулся, узнал о победе
И велел возвращаться домой.

rulibs.com

Норвежские стихи для детей в пересказе Юрия Вронского

автор: название: Грустный кондитер. Норвежские стихи для детей в пересказе Юрия Вронского издательство: Самокат год издания: 2012 переводчик: Юрий Вронский иллюстратор: Анна Флоренская тип обложки: переплет 7БЦ качество бумаги: офсет название серии: Поэтическая серия ISBN: 978-5-91759-047-9 формат: 115х210 мм количество страниц: 80 тираж: 3000 высота шрифта: 2 мм на какой возраст: для всей семьи ссылки на рецензии:

аннотация:
Уже не одно поколение мам и пап выросло, читая или распевая «Пера Скрипача», «В деревянном башмаке», «Сару-Бара-Бу» и другие норвежские стихи, даже иногда не догадываясь, откуда они к нам пришли . А появились они благодаря поэту и переводчику Юрию Вронскому, познакомившего нас с норвежской детской поэзией в 1963 году. Они так полюбились читателям, что почти сразу же все разошлись на песенки. Да и написаны многие из них были, чтобы петь. И любят их не только дети, но и взрослые.
В сборник вошли норвежские народные песенки, а также стихи Ингер Хагеруп, Синкен Хопп, Сигбьёрна Обстфельдера, Турбьёрна Энгера, Андре Бьерке, Марии Гамсун и Альфа Прёйсена.
отзыв о книге:

5razvorotov.livejournal.com

Юрий Вронский – биография, книги, отзывы, цитаты

Увесистый том с двумя хорошими повестями (1974). Первая стала основой довольно известного советско-норвежского фильма («И на камнях растут деревья», 1985), вторая такого внимания не привлекла. Рисунки Калиновского придают обеим мрачный шарм.

Первая повесть о варягах. Она написана нарочито упрощенным языком, без внутренних монологов и прочих изысков, порой кажется, что автор пытался стилизовать текст под скандинавские саги (но без особого фанатизма, напоминая иногда, что неожиданно, Конунг Бояшова). Много крови, очень много, нормальный уровень средневекового зверства. Насаженные на копья младенцы, попытки отравлений, рубки на драккарах и прочие прелести в комплекте. Если бы не это, книга была бы вполне в духе Викинги идут! Маури Куннаса.

Наш словен, попавший в жернова, просто плывет по течению, участвуя и в интригах конунгов, и в нападениях на города. Эпизоды в экранизации переставлены, так что финал иной, в фильме куда сильнее сделана и любовная линия. В известном смысле можно видеть, как идет кинопроцесс – красивости отсекаются, сюжет выпрямляется, а многие детали выходят на первый план.

Поход в Италию описан кратко, но небезынтересно. Было любопытно смотреть на нашествие викингов с другой стороны, с палубы драккара. До этого (более ранний поход) викингов хорошо был описан (на мой вкус) в Последних Каролингах Говорова.

Вторая повесть совсем другая. Здесь перед нами мрачный, почти современный по уровню расслоения Царьград. Организованная преступность, бедность, бунты и пожары на фоне кипучей роскоши и бурной жизни элиты. Наш Кукша здесь заметно более инороден, чем в Норвегии. Автор перестал стилизовать текст, фразы стали более распространёнными, даже появились мысли персонажей.

Этот злой и запущенный Константинополь был очень похож на тот, что описал Кей в своей дилогии про Сарантий. Борьба на политическом Олимпе и восстания, нападения варваров и довольно бесчеловечная государственная машина. Надо сказать, что такая атмосфера Вронскому очень удалась.

Очень хочется автора похвалить. Такая историческая проза, неангажированная, противоречивая, без выпячивания кого-либо, редка. Не знаю как там в продолжении, но в первых двух повестях автору удалось создать нелакированный мир, в котором нет одномерных персонажей, есть социум, даже целых три (словене, викинги и ромеи), правдоподобно сочетающиеся. Мир насыщен насилием и редкой добротой. Судя по беглому знакомству с продолжением (2006), планку автор не удержал — ударился в церковную апологетику.

www.livelib.ru