Молитва как жанр религиозной литературы лермонтов: К уроку литературы «Молитва как жанр в лирике М.Ю. Лермонтова» ( 9 класс)
К уроку литературы «Молитва как жанр в лирике М.Ю. Лермонтова» ( 9 класс)
Сегеда Галина Николаевна,
учитель русского языка и литературы МБОУ СОШ №7
г. Минеральные Воды Ставропольского края
Молитва как жанр в лирике М.Ю. Лермонтова
Введение
Молитва… У верующих под этим словом понимается установленный текст, читаемый при обращении к Богу, к святым. Такие молитвы можно произносить и в полном одиночестве, и всем вместе, хором, так как они неизменны на протяжении столетий. Недаром из века в век люди шепчут, обращаясь к Богу в надежде на его защиту и покровительство, эти нехитрые строки, в которых заключена необъяснимая магия.
Но в жизни каждого человека бывают минуты, когда ему требуется общение с Творцом наедине. И для такого монолога, для такой исповеди нужны особенные. неповторимые слова, идущие из глубины души.
Невозможно размышлять о вечности и времени, о бессмертии и любви, не касаясь вопросов веры, даже в том случае, если ты считаешь себя атеистом. Вот почему философское осмысление жизни тесно связано с религией как одной из форм объяснения мироздания.
Перечитывая стихотворения М.Ю.Лермонтова, отмечаем, что в разные годы он обращался к жанру молитвы: не случайно стихотворения, написанные в 1829,1837 и 1839 годах, носят одно и то же название — «Молитва». Чем же обусловлен интерес поэта к этому поэтическому жанру? Как в жанре молитвы происходит совмещение двух сфер деятельности: поэтической и религиозной? Постараемся выяснить, какое место в поэзии М.Ю.Лермонтова занимают религиозные, исповедальные мотивы и, в частности, жанр молитвы, проследим, как и почему меняется лирическая интонация и сам лирический герой в лермонтовских стихотворениях «Молитва», написанных в 1829,1837 и 1839 годах.
Религиозные мотивы в поэзии М.Ю.Лермонтова
Религиозные мотивы в поэзии М.
Ю.Лермонтова возникают на фоне мотивов богоборческих. Поэт-бунтарь, создавший незабываемый образ Демона – падшего ангела, восставшего против Бога, — не раз в своём творчестве обращается к Всевышнему. Часто религиозное чувство служит источником поэтических переживаний, нравственных и философских размышлений Лермонтова.Стремление поэта к гармонии находит своё художественное выражение в образах райского блаженства, безгрешного светлого мира. В его стихах появляется ангел-херувим как символ неземной любви: «…и любовь предстанет нам как ангел нежный». «Святые видения», «святые звуки», «умершие» или «погибшие», но хранящие глубокий след в душе поэта, часто возникают как воспоминание об утраченном рае («Ангел»). Эти образы, как и образ «святого креста» или «святой гробницы» с мерцающей над ней лампадой, нередко возникают в лермонтовской поэзии как символ уединённого островка примирения среди житейского моря борьбы и страстей. Образы ангела и демона, соседствующие в лирике Лермонтова, — отражение его трагического разлада с существующим миром, мучительного раздвоения души.
Юный Лермонтов, не признавая за Богом права решающего голоса в определении смысла собственной жизни, обращается к нему со всем грузом сомнений, неразрешимых вопросов и «непросветлённых» страстей («Не обвиняй меня, всесильный…» и «Исповедь»).
В зрелой лирике Лермонтова религиозное чувство нередко сливается с поэтическим восторгом, вызванным созерцанием красоты природы и мироздания. Ощущением вселенской гармонии, верой в возможность выйти из трагического одиночества, из противостояния миру, где всё «внемлет Богу», пронизаны строки: «Ночь тиха, пустыня внемлет Богу/ И звезда с звездою говорит» («Выхожу один я на дорогу…»). В стихотворении «Пророк» Бог видится хранителем и творцом вселенской гармонии, открытой поэту в момент его вселенского одиночества, вдали от земных страстей.
В стихотворении «Когда волнуется желтеющая нива…» уже не пустынное одиночество, а светлый русский пейзаж вызывает восторженно благодарные строки: «И счастье я могу постигнуть на земле,/ И в небесах я вижу Бога».
Особую роль в лермонтовской поэзии играют исповедально-молитвенные мотивы. Не случайно три стихотворения разных лет носят одно и то же название — «Молитва» («Не обвиняй меня, всесильный…» — 1829 год, «Я, матерь божия, ныне с молитвою…» — 1837 год и «В минуту жизни трудную…» — 1839 год).
Исповедально — молитвенные мотивы в стихотворениях
М.Ю.Лермонтова разных лет
1. «Молитва» («Не обвиняй меня, всесильный…»), 1829 г.
«Молитва», написанная в 1829 году, — одна из вершин юношеской лирики поэта. Здесь удивительным образом переплетаются два, казалось бы, противоположных мотива – покаяния и ропота.
1-я строфа передаёт нарастающее напряжение мольбы-спора, драматизм борьбы, в которой нет победителя и где покаяние каждый раз оборачивается несогласием, утверждением своих пристрастий и прав. В быстрой смене состояний рождается и растёт чувство тревоги. Гордость не даёт молодому поэту принять мир таким, каков он есть, хотя лирический герой признаётся, что любит «мрак земли могильный с её страстями», а смириться и приблизиться к Всевышнему – страшно, ибо это означает для него отказ от своего «Я», пусть грешного, но исполненного неистребимой жажды жизни.
Мы понимаем, как труден будет жизненный путь лирического героя с его покаянной, но в то же время гордой душой. Прося прощения у Бога «за то, что мир земной … тесен» ему, поэт признаётся:
К тебе ж проникнуть я боюсь
И часто звуком грешных песен
Я, Боже, не тебе молюсь.
Моление о прощении всё более заглушается интонацией оправдания своих страстей и заблуждений, чувством недоумения перед лицом Творца, наделившего его всем этим, которое во 2-й строфе оборачивается упрёком ему. Если в 1-й строфе герой молит не обвинять и не карать, то во 2-й строфе, бросая вызов Всесильному, герой говорит с ним уже как равный, предлагая ему явить своё всесилие, сам же словно отказывается одолевать собственные страсти. То состояние, которое в 1-й строфе ощущалось лирическим героем как греховное, как неодолимая слабость, во 2-й строфе оказывается могучей, сверхчеловеческой силой: «дикие волненья» оборачиваются «чудным пламенем», и в этом чудном пламени «всесожигающего костра» мерцает отблеск того, кого чуть позже Лермонтов назовёт «мой Демон».
Духовному взору поэта здесь впервые открылась исключительность его жизненной судьбы: он почувствовал, что тот путь, которым он пойдёт, оставаясь верным своему «Я», не приведёт его к пути религиозного «спасенья». «Молитва» 1829 года, написанная пятнадцатилетним поэтом, передаёт смятение, трагическое раздвоение духа между верой, зовущей обратиться с покаянной молитвой о снисхождении, и стремлениями горячей, гордой, несмирившейся души.
2.«Молитва» («Я, матерь божия, ныне с молитвою…»), 1837 г.
«Молитва» 1837 года, относящаяся к зрелой лирике Лермонтова, также строится как монолог лирического героя. Это его мольба о счастье любимой женщины, о спокойствии её души. В ходе монолога вырисовываются три образа: Божьей матери, лирического героя и той, о которой он молится. Существенно, что в зрелой лирике поэта его личная драма отодвинута на второй план, а на первый выступает образ героини, нравственно чистой и такой беззащитной перед враждебными силами «мира холодного».
Вероятно, речь здесь идёт о Варваре Лопухиной, любовь к которой Лермонтов пронёс через всю свою короткую жизнь. Не случайно поэт ввёл стихотворение в текст письма М.А.Лопухиной от 15 февраля 1838 года под названием «Молитва странника».Как и в ранней лирике, герой трагически одинок, но личная драма не разрушила его глубокого участия и заинтересованности в судьбе любимой женщины. Мольба за неё освещает с новой стороны образ самого героя: не «за свою … душу пустынную» молит поэт, он вручает «матери божией» — «тёплой заступнице мира холодного» — невинную и достойную душу дорогого ему человека. Своим благородством в любви он напоминает лирического героя известного пушкинского стихотворения «Я вас любил…», который, прощаясь с возлюбленной, желает ей счастья, а не думает о своём оскорблённом самолюбии. «Я вас любил так искренне, так нежно, как дай вам Бог любимой быть другим», — читаем мы у Пушкина, Лермонтов словно вторит ему: «Окружи счастием душу достойную, дай ей сопутников, полных внимания…» Интересно, что, переживая мучительный разлад с враждебным ему миром, поэт обращается к Богу, дерзко с ним споря.
Вместе с тем герой отвергает традиционные формы обращения к Богу с молитвой о себе («Не о спасении, не перед битвою, / Не с благодарностью иль покаянием, / Не за свою молю душу пустынную»), как бы заведомо зная, что благодать не коснётся его собственной «пустынной» души.
Стихотворение высоко оценили современники поэта. В.Г.Белинский назвал «Молитву» 1837 года «чудной», и с этой оценкой невозможно не согласиться.
3. «Молитва» («В минуту жизни трудную…»), 1839 г.
В самой поздней по времени создания «Молитве» 1839 года особенно глубоко передано состояние душевной просветлённости, к которому поэт шёл долгие годы. Некоторые критики рассматривают это стихотворение как свидетельство отхода Лермонтова от мятежности к религиозному смирению. Однако ещё в 1841 году великий критик и современник поэта В.Г.Белинский подчеркнул, что «… из того же самого духа поэта, из которого вышли такие безотрадные, леденящие сердце человеческое звуки, из того же самого духа вышла и эта молитвенная, елейная мелодия надежды, примирения и блаженства в жизни жизнию…»
Как и многие другие лирические шедевры лермонтовского творчества, эта «Молитва» имеет конкретного адресата: она написана для Марии Алексеевны Щербатовой, с которой Лермонтова связывала нежная дружба.
Перечитаем ещё раз это небольшое – всего три четверостишия! – стихотворение, и мы увидим, что оно выходит за рамки обычного посвящения «в альбом», столь популярного в XIX веке. Это философское размышление о жизни, рассказ о самом сокровенном – о молитве, о той минуте, когда человек, не находя опоры в окружающей действительности и в самом себе, обращается к Богу. Трудно поверить, что эти строки написаны Лермонтовым: в них нет ни привычной горечи, ни иронии, ни сарказма. Мягкая лирическая интонация настраивает читателя на раздумье и о собственной жизни.
Поэт так и не поведал нам слов «молитвы чудной», мы можем лишь догадываться о том, чего просил он у Бога, что заставило его, забыв о своём бунтарстве. обратиться к Всевышнему со смиренной мольбой.
Начало этой лирической исповеди довольно мрачное: трудная минута в жизни, в сердце – грусть… Ощущение печали, смуты, тяжести подчёркнуто выразительным глаголом «теснится». Это состояние так обычно для лирического героя Лермонтова! Именно в такую минуту и обращается он к Богу:
… Одну молитву чудную
Твержу я наизусть.
Ключевые слова и выражения в этом стихотворении – «молитва чудная», «сила благодатная», «святая прелесть» — связаны с верой, с христианской традицией, в которой воплощён культурный и духовный опыт народа. В каком значении употреблено здесь слово «благодатная»? Современный читатель ответит: «Благодатная – хорошая, несущая благо, довольство». Но для русского верующего человека XIX века слово это значило неизмеримо больше. Благодать, по христианскому вероучению, это божественная сила, с помощью которой совершается спасение человека. Бог щедр, и его дар – благодать – может излиться на каждого независимо от его заслуг и поступков. Для спасения же к божественному дару человек должен прибавить свою веру, своё покаяние. В лермонтовской «Молитве» слово «благодатная» отмечает кульминацию композиции стихотворения, знаменуя переход от тьмы к свету: «святая прелесть» живых слов даёт лирическому герою надежду на спасение, снимает с его души тяжкое бремя сомнения.
Человек всегда стремился разгадать тайны бытия, загадки природы и человеческой души. А нужно ли всему обязательно искать объяснение? Может быть, что-то должно остаться тайной? Так, Лермонтов не называет нам, какую же молитву он твердит наизусть, когда ему одиноко и грустно. А для самого поэта тайной остаётся сила воздействия слов молитвы:
Есть сила благодатная
В созвучье слов живых,
И дышит непонятная
Святая прелесть в них.
Эпитеты значимы и выразительны, они несут в себе основную смысловую нагрузку: сила — «благодатная», слова – «живые», прелесть – «непонятная, святая». Воздействие «молитвы чудной» автор описывает в последнем четверостишии:
С души как бремя скатится,
Сомненье далеко –
И верится, и плачется,
И так легко, легко…
Один из излюбленных художественных приёмов Лермонтова – антитеза. Обращают на себя внимание антонимичные противопоставления в первой и последней строфах: трудную – легко, теснится грусть – бремя скатится.
Хочется ещё раз обратить внимание на стройность и продуманность композиции этого маленького шедевра: если первая часть – описание состояния души лирического героя в минуту обращения его к Богу, а вторая – описание силы и прелести живых слов его молитвы, то третья часть рассказывает о том, что приносит человеку «сила благодатная», как тоска сменяется верой, надеждой, слезами облегчения…
Впервые это лермонтовское стихотворение мы читаем в детстве, оно без труда заучивается наизусть, но едва ли ребёнок может осознать всю глубину чувств, выраженных в нём. Повзрослев, перечитываем и удивляемся: неужели можно так просто и легко говорить о столь сложных вещах? Мы очень много читаем, пишем, рассуждаем, но умеем ли найти в нужную минуту созвучья «слов живых», которые помогли бы нам очистить душу от сомнения, отчаяния, зависти и других человеческих слабостей и грехов? Суждено ли нам испытать лермонтовское «легко, легко», которое приходит после молитвы и оставляет где-то далеко нашу грусть?.. Во что нам верится? О чём плачется?
Заключение
Итак, православно-христианские истоки в «Молитвах» М.Ю.Лермонтова очевидны, однако в них ярко видна и сложная, мятущаяся личность их создателя. В этих стихотворениях поэт выступает в двух ролях одновременно: в роли поэта как такового и в роли верующего человека. Следовательно, молитва – это и обращение к Богу, и поэтический жанр. Молитва способствует вхождению человека в определённое состояние, в котором осуществляется путь к познанию Вечного. Вот почему образ молитвы у Лермонтова часто соседствует с образами тишины, мечты-воспоминания, сна и покоя, звуков песен и речей.
Анализируя стихотворения М.Ю.Лермонтова «Молитва», написанные в 1829,1837 и 1839 годах, понимаем, как сложен внутренний мир поэта, как трагично его мировосприятие, как велико его стремление к гармонии в своей душе и в окружающем мире.
Настоящая поэзия многослойна. Нельзя сказать: «Это стихотворение я уже прочитал». Стихи можно читать сотни раз, каждый раз вновь и вновь открывая их для себя, обнаруживая неведомые прежде глубины смыслов и новую, не замеченную доселе красоту звучания. Обращаясь к любимым лермонтовским стихам, всякий раз открываем для себя что-то новое, важное…
Использованная литература
1. Андреев- -Кривич С.А. Всеведенье поэта. — М.: «Советская Россия», 1973.
2. Злобина Т.А. Лермонтовская «Молитва»/ Русский язык. Под ред. А.И.Власенкова. – М.: «Просвещение».
3. Лермонтов М.Ю. Стихотворения. Поэмы. – М.: «Художественная литература», 1972.
4. Лермонтовская энциклопедия. Гл. ред. В.А.Мануйлов.- М.: «Советская энциклопедия», 1981.
5. Эткинд Е. Разговор о стихах. – М.: «Детская литература», 1970.
Молитва как жанр в лирике М. Ю. Лермонтова. Уроки литературы в 10 классе
|
Литература и язык молитвы: NPR
Слова, ставшие плотью: литература и язык молитвы Ни один американский писатель не смог найти пересечение веры, молитвы и искусства так, как Фланнери О’Коннор. Критик Хуан Видаль размышляет о ее молитвенном журнале и о вере в то, что слова могут жить.
Книга Новости и особенности
В последнее время мои молитвы стали формой художественного выражения: тщательно подобранные слова, хвалебные репортажи, похожие на песни, а иногда и гневные заявления, переплетенные с вежливыми просьбами, чтобы я ничего не напортачил. Этот период жизни потребовал вдумчивого рассмотрения даже моего личного молитвенного времени — и это заставляет меня думать об осуждении Фланнери О’Коннор.
Ни одному другому писателю в истории американской литературы не удавалось так выразительно определить пересечение веры, молитвы и искусства, как О’Коннору. Возможно, лучшим примером этого — помимо ее пропитанной библейской кровью выдумки — являются ее письма и дневниковые записи. В A Prayer Journal , серии коротких медитаций О’Коннор, написанных между 1946 и 1947 годами, читатели получают портал в ее отношения с божественным. Он битком набит мольбами и детскими признаниями: «Я хотел бы написать красивую молитву». И хотя вам может показаться, что вы вторгаетесь в самые сокровенные произведения О’Коннора, читать молитвы — одно удовольствие — и они настолько чисты, насколько они звучат: «Пожалуйста, помоги мне, дорогой Боже, быть хорошим писателем и добиться признания чего-то еще». .»
Что особенно поразительно в этой маленькой книжке, так это внимание, которое О’Коннор уделяет мастерству своих молитв. Как будто ритм каждой молитвы должен по-своему отражать внимание, которое она уделяет своему искусству. Как будто каждый был продолжением другого; молитва и литература вырваны из одной нити.
В стихотворении «Маленький Гиддинг» Т.С. Элиот обходит определение молитвы. Он отмечает, что, хотя на самом деле речь идет о словах, акт молитвы — это не просто «порядок слов», но также «сознательное занятие / Молящегося ума или звук молящегося голоса». Исследуя идею молитвы как средства общения, Элиот рассматривает роль языка и даже его связь с умершим:
И для чего мертвые не имели речи при жизни,
Они могут сказать тебе, будучи мертвыми: общение
Мертвых на языке огня выше языка живых.
Для меня эти слова ведут к книге Мадлен Л’Энгл «Хождение по воде: размышления о вере и искусстве» . «Каждое произведение искусства, — пишет она, — будь то произведение великого гения или что-то очень маленькое, приходит к художнику и говорит: «Вот я. Воплоти меня в плоть. Роди меня». Таким образом, литература , как и молитва, есть работа воплощения, вознесения чего-то — в данном случае языка — к жизни. Л’Энгль осуждает бессмысленность таких категорий, как «религиозное» искусство и «светское» искусство, утверждая вместо этого, что все истинное искусство воплощено и, следовательно, «религиозно».
Молящиеся люди подходят к делу с уверенностью и надеждой, что их молитвы свяжут их с их богами. Точно так же писатели подходят к литературе в надежде соединиться с другими людьми и их опытом. Долг писателя — использовать средства языка для построения мира, а затем представить его другим как пришествие, как прибытие чего-то таинственного и потенциально дающего жизнь.
В своей основе и литература, и молитва несут элемент веры. Для меня нужна вера, чтобы писать, точно так же, как нужна вера, чтобы верить, что «Слово стало плотью», что оно получило собственную кожу и кости. И то, и другое, я бы сказал, искупительно само по себе.
Когда два года назад я получил в подарок Молитвенный журнал , я переживал одни из самых сложных личных сражений, с которыми когда-либо сталкивался. Была депрессия и переосмысление почти каждого аспекта моей жизни, которые привели меня к этому моменту. А потом я наткнулся в одной из молитвенных виньеток О’Коннора на строчку, которая, казалось, несла в себе всю тяжесть надежды: «Дорогой Бог, сегодня вечером я не разочаровываюсь, потому что Ты дал мне историю». Вы дали мне историю. Я перечитывал ее снова и снова. Для меня это было напоминанием о том, что, хотя у всех нас есть истории, именно то, как мы их используем, может либо уничтожить, либо спасти нас. В ту ночь именно язык молитвы снова оказался искупительным.
Хуан Видаль — писатель и критик NPR Books. Он в Твиттере: @itsjuanlove.
Сообщение спонсора
Стать спонсором NPR
Методика и стиль религиозно-философской критики Василия Розанова
ВВЕДЕНИЕ
Развитие религиозно-философской критики осуществлялось параллельно с развитием идей ее представителей. В связи с этим проблематично определить своеобразную черту критики и общий для всего религиозно-философского течения штамп. Для решения этой проблемы необходимо обращаться не только к произведениям, написанным в «зрелый» период творчества критиков, но и к их раннему литературному творчеству.
Славе В. Розанова как оригинального мыслителя в области литературоведения предшествовал определенный подготовительный период, предыстория его вхождения в критику. Осмысление его критического метода, жанрового, стилевого своеобразия началось уже в современных произведениях о Розанове. Однако исследователи не учитывают сам же подготовительный период. Обращение к истокам формирования литературно-критической позиции позволяет всесторонне рассмотреть эту сферу деятельности в розановском наследии. С этой целью мы сослались на ранний философский труд Розанова «О разумении», а также на его переписку с Н. Страховым (Розанов: 1989).
МЕТОДЫ
Данное исследование базируется на первых принципах герменевтического анализа (М. Хайдеггер, Г. Гадамер, М. М. Бахтин, Э. Дж. Хирш и др.), предполагающих наличие нескольких измерений в интерпретации текста. Так, одно из этих измерений, по Хиршу, является метафизическим, которое призвано описать «результат объективного исторического изучения текста» (Hirsch & Cultural Literacy: 1988, p.2125). Анализ творчества Розанова через призму этого измерения — первый шаг в герменевтический круг. Кроме того, в исследовании используются историко-функциональный метод с общей характеристикой критического наследия Серебряного века (Пашкуров, Разживин, 2016), сравнительный метод (Бекметов, 2015), рецептивный метод при рассмотрении способов взаимодействия с критика и художественная литература (Вафина, Зиннатуллина: 2015), литература и философия (Бекметов и др. : 2019).).
ПОЛУЧЕННЫЕ РЕЗУЛЬТАТЫ
Исследования в области религиозно-философской критики традиционно начинаются с определения того, какие признаки присущи тому или иному направлению. Это, в свою очередь, позволяет определить, насколько оригинальна или, наоборот, вторична мысль представителя религиозно-философской критики. Существенным признаком для отнесения критика к религиозно-философскому направлению является контекст, в котором осуществляются авторские суждения.).
Так, Т. В. Обласова утверждает, что главным отличием религиозно-философской критики является анализ сюжетных конфликтов в контексте философской проблематики (Обласова: 2002, с. 22). Д. Н. Дианов утверждает, что главной особенностью направления является то, что интерпретация «происходит в контексте православно-христианского мировоззрения» (Дианов, 2004; Вильялобос и др., 2018; Рамирес и др., 2019). В.Н. Коновалов указывает, что помимо философских вопросов, затрагивающих онтологические, эпистемологические и другие теоретические вопросы, термин «философская критика» отражает намерение схематизировать литературный процесс (Коновалов: 19). 95, стр. 102-109). Наконец, В. В. Шабаршина указывает на присущую этой критике «антиномию философской системы мира» (Шабаршина: 2005, с. 185). Эта антиномия связана, прежде всего, с распространением в России идей Гегеля, опосредованно влиявших на все сферы общественной жизни (Лэмб: 1987).
Кроме того, переосмысление основных религиозных постулатов было характерно для религиозного сознания русской интеллигенции конца 19 – начала 20 веков. Многие исследователи связывают этот факт с переориентацией мысли русской интеллигенции с религиозных интересов на политические: при возрастании роли политики влияние церкви ослабевало и приводило к необходимости религиозно-нравственных исканий (Читайте: 19).79).
Следовательно, в качестве основных черт религиозно-философской критики можно выделить следующие:
- 1. Понимание конфликта в художественном произведении с точки зрения религиозной или философской проблематики;
- 2. Стремление противопоставить писателей религиозно-философским течениям, литературным элементам текста;
- 3. Схематизация литературного процесса;
- 4. Намерение переосмыслить традиционные формы общественного сознания.
Соотношение ранних работ Розанова с теми чертами, которые современные исследователи выделяют как атрибутивные, позволяет утверждать, что если влияние работ Розанова на религиозно-философскую критику могло быть оказано, то об обратном влиянии (направленности на его представитель). Дебют Розанова как критика состоялся не в «Легенде о великом инквизиторе» (1891 г.), а на нескольких страницах книги «О разумении», изданной в 1886 г. Говоря о разных типах художников, Розанов пишет о религиозном творчестве и отношение к вере:
- 1. Вера объективных художников (или художников-наблюдателей) чиста и спокойна (они не думают об этом, но всегда ортодоксальны). Такими художниками, по мнению Розанова, являются А. С. Пушкин и И. А. Гончаров.
- 2. Вера субъективных художников (или психологических художников) «есть всегда скорее жажда веры» (Розанов: 1989, с. 516). Такова, по мнению писателя, вера М. Ю. Лермонтова, Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого. Вера художников-психологов весьма специфична: «Она полна анализа, она никогда не бывает ортодоксальной, и — пусть наши слова не покажутся странными — религии, как устоявшемуся культу, не грозит опасность, как этим иногда пламенным защитникам и толкователям это» (Розанов: 1886, с.518).
Мы видим, что в этом произведении намечается противопоставление Л. Толстого и Достоевского, ставшее постоянным в религиозно-философской критике. И Толстой, и Достоевский для Розанова такие совершенные психологи, как ни в какой другой литературе (Портер: 2019, с.1-43). Но «первенство в совершенстве образа принадлежит Л. Толстому, а первенство в глубине образа — Достоевскому» (Розанов: 1989, с.521). По мнению Розанова, именно Достоевский впервые на земле высказал многое. Достоевский, например, открыл способность человеческого духа сочетать в себе противоположное: Содом и Мадонну. С огромной силой, по мнению Розанова, Достоевский изобразил атеизм в «Бесах».
Здесь заложена предпосылка той новой, неординарной интерпретации произведения Достоевского, которая появится в 1891 году. По словам Розанова, в «Легенде о Великом инквизиторе» «ужасающий атеизм непостижимым образом переплелся с глубочайшей, восторженной верой». Чтобы разгадать тайну Достоевского, нужен критик, который станет его второй половинкой. Между тем Достоевский «не был ни оценен, ни понят ни при жизни, ни после смерти». Пройдет немного времени, и работа Розанова о Достоевском станет первой стадией религиозно-философской интерпретации (Джексон: 1993, с.457).
ОБСУЖДЕНИЕ
В работе 1891 г. воззрения Розанова оформятся, а метод еще больше будет тяготеть к поиску противоположных явлений (Лоуренс: 1961). Романы Достоевского будут трактоваться как аргумент в пользу идеи атеизма, контраргумент, которому еще предстоит найти будущим поколениям. Для Розанова станет важным не только то, что сказал Достоевский, но и то, о чем он не упомянул (Министерство образования и культуры: 2019). Поэтому, например, самыми сильными припадками для Розанова будут не приступы Ивана, описанные в «Братьях Карамазовых», а неописанные припадки Смердякова; по той же причине Розанов будет настаивать на том, что сильнейшей идеей Достоевского является не атеистический бунт Ивана Карамазова, а православная идея, которую должны найти русские писатели.
Специфические стилистические черты творчества Розанова в его произведении «О понимании» еще не столь ярко выражены. Переписка с Н. Страховым (с 1888 по 1896 г.) свидетельствует о том, что Страхов как «старший» старается ориентировать «младшего Розанова на выбор более конкретных тем письма. В одном из своих писем (1889 г.), ссылаясь на философские статьи и книгу «О разумении», он обвиняет Розанова в «неопределенности» и «отвлеченности» и советует писать о «чем-то конкретном». В том же письме звучит судьбоносный совет: «Советовал бы тебе написать что-нибудь о литературе, о Достоевском, Тургеневе, Толстом, Щедрине, Лескове, Успенском и т. д. Ты можешь сказать много хорошего, и все будут читать» (Розанов : 1989, с.38).
Неизменным мотивом эпистолярного диалога Страхова и Розанова является обсуждение вопросов формы, языка, стиля произведений. Страхов советует писать статьи небольшого размера (не более 1½-2 печатных страниц), писать кратко (последнее пожелание вообще переходит из письма в письмо). Почему, например, статья «Красота в природе и ее значение» не содержит ни названия, ни отрывка, ни «занимательного парадокса»?. Записка-согласие Розанова на письмо Страхова, в котором содержались эти упреки, была очень важна: «Я считаю ее важной и очень верной по содержанию. Но формы нет, это что-то однообразное, безжизненное» (Розанов: 1989, с.57).
Таким образом, краткая афористическая форма высказываний, намеков и незавершенных намеков, которыми изобилует произведение Розанова, не была заимствована у Ф. Ницше, который, влияя на метод многих русских религиозных философов, заставил их принять афористическую форму (Rosenthal: 1991). , стр. 50-219). Лев Шестов, например, проводя параллели между Л. Н. Толстым, А. П. Чеховым, Ф. М. Достоевским, с одной стороны, и Ф. Ницше, с другой, заимствовал многие стилистические черты немецкого философа (Маккейб: 2003, с. 112). Для стиля Розанова ссылка на более короткую и емкую форму выражения мысли восходит к диалогу со Страховым (Пиккароцци и др.: 2018, с. 1-24).
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Розанов как философ постоянно обращается к проблемам веры, и в дальнейшем творчество писателя больше похоже на молитву, чем на литературную критику (Димблби: 1996, с.598). Л. Шестов, например, утверждал, что Розанов любил Бога, но не мог найти в себе «зерен веры». Все книги Василия Васильевича — это поиски Бога и выражение разочарования в связи с невозможностью его найти.
В связи с этим единым вектором творчества Розанова можно сказать, что приход Розанова в литературоведение неизбежен. Именно в области критики были сосредоточены все попытки русской интеллигенции разрешить этические, религиозные и философские проблемы на рубеже веков. И тип критики, выбранный Розановым, подсказывал определенный образ мыслей. Критик такого поворота должен был быть человеком религиозным, причем не обязательно верующим. Сам Розанов раскрывает этот парадокс следующим образом:
Мне даже кажется, что атеист с ярко выраженной конфессией (по образованию, школе) все же может быть религиозным человеком. Я могу отличить религиозного человека, когда он рассказывает, как покупает вещь на рынке; Я могу узнать религиозного автора по 1 1/2 страницы книги, где-то посередине, во всяком случае. Религиозность – это «стиль человека», стиль построения его души, а в зависимости от этого – построения всей его жизни…
Однако религиозность Розанова и его стремление к философским обобщениям – не единственное, что позволяет говорить о предопределенности прихода философа в религиозно-философскую критику. При соотнесении черт, характерных для критики, с чертами В.В. Методом и стилем Розанова нам удалось показать, как Розанов стал великим литературным критиком. Важную роль на этом пути сыграла дебютная работа Розанова, в которой была поставлена проблема соотношения религиозного сознания и художественного творчества.
Дебютное произведение Розанова пытается объяснить художественное творчество через особенности религиозного мировоззрения, и эта попытка определенно представляет собой известную схематизацию путей веры. В схеме уже наметились оппозиции, которые со временем стали своеобразной претензией философа на славу. Так, например, противопоставление веры и неверия у Л. Толстого и Ф. Достоевского как двух разных типов психологов, противопоставление сказанного и несказанное, все те антитезы, которые будут даны в позднейших произведениях философа нашли отражение в его первой пробе пера.
Анализ стиля письма Розанова позволяет сделать вывод, что афористичный стиль письма, заимствованный многими литературоведами Серебряного века у Ф. Ницше, является для Розанова закономерным следствием следования рекомендациям Н. Страхова, «старшего» корреспондента.
Вкратце анализ раннего творчества Розанова позволяет отметить те интенции в творчестве философа, которые ведут к жанру литературной критики. Переписка со Страховым, в которой рекомендации старшего товарища подтолкнули Розанова к выбору более конкретного предмета исследования и к более сжатой форме выражения мыслей, наметила те стилистические черты, которые прослеживаются в зрелом творчестве Василия Розанова.
Обращение писателя к религиозно-философской проблематике отчасти было обусловлено объективными историческими причинами, проявившимися в ломке традиционного образа жизни русского народа, отчасти можно было объяснить научными интересами Василия Васильевича, для которого проблема отношения религиозной веры к художественному творчеству была наиболее актуальной (McCabe: 2003, p.110).
Атрибутивные признаки религиозно-философской критики серебряного века в соотношении со стилистическими особенностями и сферой интересов писателя дают возможность сделать вывод о предназначении Розанова в жанре литературной критики. Так, например, намерения схематизировать, противопоставить и переосмыслить традиционные формы литературных произведений в равной степени присущи Розанову и всей линии религиозно-философской критики.
Благодарности
Работа выполняется в соответствии с Государственной программой повышения конкурентоспособности Казанского федерального университета.
БИОДАННЫЕ
СЕРГЕЕВИЧ Б.А.: 1995 г.р. В 2019 г. окончил Институт филологии и межкультурной коммуникации КФУ по специальности «Преподавание русского языка и литературы в средней и высшей школе». Квалификация: Мастер. Тема магистерской диссертации: Развитие профессиональных компетенций бакалавров филологических наук в процессе изучения религиозно-философской критики Серебряного века. Область научных интересов: Серебряный век, религиозная философия, критика, герменевтика.
В.Н. КРЫЛОВ: 1961 г.р. Доктор филологических наук, профессор. В 1986 году окончил филологический факультет Казанского государственного университета. В 1991 году защитил кандидатскую диссертацию «Принципы интерпретации художественного текста в литературоведении Н. А. Добролюбова» в Институте мировой литературы имени Горького. В 2007 г. защитил докторскую диссертацию «Русская символистская критика (1890-1910): генезис, типология, жанровая поэтика». Профессор кафедры русской и зарубежной литературы Института филологии и межкультурной коммуникации Казанского (Приволжского) федерального университета. Область научных интересов: теория литературоведения, история литературоведения Серебряного века, история литературы, социология литературы.
КАРПЕНКО Г.Ю. Родился в 1953 г. Доктор филологических наук, профессор. В 1979 году окончил Куйбышевский (Самарский) государственный университет, специалист по русской филологии. В 1992 году защитил кандидатскую диссертацию I. Бунина в контексте религиозно-философских и антропологических идей конца XIX-XX вв. в Институте русской литературы РАН (Пушкинский дом). Тема его докторской диссертации — «Литературно-художественное сознание русской критики в контексте историко-философских представлений (произведение В. Г. Белинского)» (2002). Область научных интересов: русская классика, литературоведение, литература и религиозное сознание, христианская антропология.
БИБЛИОГРАФИЯ
БЕКМЕТОВ Р. (2015). «Сравнительное литературоведение в России: исследование новых парадигм», Журнал языка и литературы, 6(2), стр. 141-145.
БЕКМЕТОВ Р., Рами И., ЮНУСОВ И. И БОЛДЫРЕВА О. (2019). Оппозиция «Запад – Восток» в русской литературе и философии 1830–1850-х гг.: поиски цивилизационной идентичности, RevistaGenero&Direito, 8(2), с.400–410.
ДИАНОВ Д. (2004). «Ф.М. Творческие поиски Достоевского в оценке русской религиозно-философской критики конца XIX в.- начало ХХ века (К. Леонтьев, В. Соловьев, В. Розанов)», Автореф.
ДИМБЛБИ, Л. (1996). «Розанов и слово», Лондонский университет, стр. 598.
ХИРШ, Э. И КУЛЬТУРНАЯ ГРАМОТНОСТЬ, МЛАДШИЙ (1988). «Что нужно знать каждому американцу», Нью-Йорк, стр. 2125.
ДЖЕКСОН, Р. (1993). «Диалок с Достоевским. Непреодолимые вопросы», с. 457.
КОНОВАЛОВ В. (1995). «Философская критика» как термин литературоведения», Известия Казанского государственного университета, стр. 102-109..
ЛАМБ, Д. (1987). «Гегель и современная философия», Крум Хелм, стр. 514.
ЛОУРЕНС, Д. (1961). «Опавшие листья» В.В. Розанов», Феникс. Посмертные документы Д. Х. Лоуренса, стр. 92–388.
MA, X и MARION, R (2019). «Изучение того, как учебное лидерство влияет на эффективность учителей: многоуровневый анализ». Администрация и лидерство в области управления образованием, 20 (10), стр. 1–20. doi: 10.1177/1741143219888742
MCCABE, A (2003). «Французская рецепция Достоевского: от Вогуэ, Жида, Шестова и Бердяева до Марселя, Камю и Сартра (1880-1959)”, с.112.
МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И КУЛЬТУРЫ (2019). Peraturan menteri pendidikan dan kebudayaan nomor 6 tahun 2019 tenang pedoman organisasi dan tata kerja satuan pendidikan dasar dan menengah (Руководство по организации и процедурам работы подразделений начального и среднего образования). Джакарта: Министерство образования и культуры.
ОБЛАСОВА Т. (2002). «Русское литературоведение рубежа XIX-XX веков (Пути самопознания: религиозно-философское направление)», Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук, стр.22.
ПАШКУРОВ А., РАЗЖИВИН А. (2016). «Литературная культура: ее виды и уроки», Европейский журнал науки и теологии, 12(2), стр. 155-164.
ПИККАРОЦЦИ, М., АКВИЛАНИ, Б. И ГАТТИ, К. (2018). «Индустрия 4.0 в управленческих исследованиях: систематический обзор литературы». Устойчивое развитие, 10(3821), стр. 1-24. дои: 10.3390/su10103821.
ПОРТЕР, Д. Д. (2019). «Влияние основных моделей поведения на результаты учащихся, учителей и школы: систематический обзор и метаанализ эмпирической литературы». Обзор образовательных исследований, 20 (10), стр. 1-43. дои: 10.3102/0034654319866133
РАМИРЕС МОЛИНА, Р., МАРКАНО, М., РАМИРЕС МОЛИНА, Р., ЛАЙ РАБИ, Н. И ЭРРЕРА ТАПИЯ, Б. (2019). «Взаимосвязь между социальным интеллектом и резонансным лидерством в учреждениях общественного здравоохранения».