Сочинение вечные вопросы русской литературы: Вечные вопросы русской литературы | Образовательная социальная сеть
Вечные вопросы русской литературы | Образовательная социальная сеть
Сочинение.
Вечные вопросы русской литературы.
Вечные вопросы русской литературы – это вопросы соотношения добра и зла, временного и вечного, веры и истины, прошлого и настоящего. Почему их называют вечными? Потому, что они не перестают волновать человечество на протяжении веков. Но главными, я бы сказал, ключевыми вопросами всей русской литературы были следующие: «Что является основой жизни русского человека? Как сохранить свою душу, не дать ей погибнуть в этом далеко не совершенном мире?»
На эти вопросы помогает нам ответить Л.Н. Толстой в своих нравоучительных «народных» рассказах. Один из них – «Чем люди живы».
Герой рассказа – бедный сапожник Семён — оказывается в ситуации, когда необходимо сделать нравственный выбор: пройти мимо чужого, голого, замерзающего человека или помочь ему? Хотел было пройти, но голос совести не даёт ему это сделать.
И Семён приводит его домой. А там жена Матрёна, недовольная, задавленная бедностью, думающая только о том, что «хлеба всего краюшка осталась», набросилась на мужа с упрёками. Однако после слов Семёна: «Матрёна, али в тебе Бога нет?!» — «вдруг сошло в ней сердце». Пожалела она попавшего в беду странника, отдала последний хлеб, портки и рубаху мужа. Сапожник и жена не просто помогли беспомощному человеку, а оставили его у себя жить. Спасенный ими оказывается ангелом, которого Бог послал на землю, чтобы тот нашел ответы на вопросы: «Что в людях есть? Чего им не дано? Чем люди живы?» Наблюдая за поведением Семена, Матрены, женщины, которая взяла на воспитание сироток, ангел приходит к выводу: «…кажется только людям, что они заботой о себе живы, а что живы они одной любовью.»
А чего не дано людям? На этот вопрос мы получаем ответ, когда на страницах рассказа появляется барин, приехавший заказывать сапоги, а получивший босовики, так как «не дано знать ни одному человеку – сапоги на живого или босовики ему же на мертвого к вечеру нужны»
Он жив пока.
Ведет себя высокомерно, разговаривает грубо, подчеркивая свое богатство и значимость. В его описании привлекает внимание деталь – намек на духовную смерть: «как с другого света человек». Лишенный чувства любви и сострадания, барин мертв уже при жизни. Не уберег он своей души, и к вечеру закончилась его бесполезная жизнь.
По мнению Толстого, любить надо «не словом или языком, но делом и истиной». Семён и Матрёна, его герои, живут по нравственным законам, а это значит: душу живую имеют. Своей любовью они спасают жизнь чужому им человеку, следовательно, спасают свою душу, свою жизнь. Я думаю, что без добра, милосердия, сострадания не может быть и любви.
Вспомним также Ярославну из «Слова о полку Игореве». Когда она плачет, то не о себе думает, не себя жалеет: она хочет быть рядом с мужем и его воинами, чтобы исцелить их кровавые раны своей любовью.
Наша литература всегда уделяла большое внимание и вопросу времени. Как связано прошлое и настоящее? Почему человек так часто обращается к прошлому? Может быть, потому, что именно оно даёт ему возможность разобраться с проблемами настоящего, подготовить себя к Вечности?
Тема раздумий о жизни, неудержимо уходящей, заняла заметное место в лирике А.
С. Пушкина. В своём стихотворении «Вновь я посетил..» он говорит об общем законе жизни, когда всё меняется, старое уходит, на смену ему идёт новое. Обратим внимание на слова «на границе владений дедовских». Прилагательное «дедовских» вызывает мысль о прошлых поколениях. А вот в конце стихотворения, говоря о «младой роще», поэт замечает: «Но пусть мой внук услышит ваш приветный шум…». Значит, размышления о ходе жизни приводят к мысли о смене и связи поколений: деды, отцы, внуки.
Очень значим в этом отношении образ трёх сосен, около которых и выросла «младая роща». Старики охраняют теснящуюся под их сенью молодую поросль. Они могут грустить, что их время уходит, но не могут не радоваться подрастающей смене. Вот почему так правдиво и естественно звучат слова поэта: «Здравствуй, племя младое, незнакомое!» Думается, это к нам обращается Пушкин через столетия.
О связи времён пишет и А.П. Чехов в своём рассказе «Студент». Действие в нём начинается накануне праздника Воскресенья Христова.
Студент духовной академии Иван Великопольский идёт домой. Ему холодно, мучительно хочется есть. Он думает о том, что лютая бедность, невежество, голод, гнёт — качества, присущие русской жизни и в прошлом, и в будущем, что от того, что пройдёт ещё тысяча лет, жизнь не станет лучше. Вдруг Иван увидел огонь костра и около него двух женщин. Он греется рядом с ними и рассказывает евангельскую историю: в такую же холодную, страшную ночь вели на суд к первосвященнику Иисуса. Апостол Пётр, любивший его, ждал и вот так же грелся у костра. А потом трижды отрёкся от Иисуса. А когда понял, что сотворил, горько-горько заплакал.
Его рассказ тронул простых крестьянок до слёз. И Иван вдруг понял, что событие, происходившее 29 веков назад, имеет отношение к настоящему, к этим женщинам, к нему самому и ко всем людям. Студент приходит к выводу, что прошлое связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекающих одно из другого. Ему казалось, что он дотронулся до одного конца и дрогнул другой.
А это значит, что не только ужасы жизни, но и правда, красота существовали всегда. Они продолжаются и по сей день. Понял и другое : только правда, добро и красота направляют человеческую жизнь. Его охватило невыразимо сладкое ожидание счастья, и жизнь показалась теперь чудесной и полной высокого смысла.
Лирическому герою стихотворения А.С. Пушкина и герою рассказа А.П. Чехова «Студент», Ивану Великопольскому, открылась причастность их личной жизни ко всему, что происходило в мире прошлого и настоящего. Славные отечественные имена А.С. Пушкина, Л.Н. Толстого, А.П. Чехова – это тоже звенья единой непрерывной цепи времени. Они живут сейчас здесь с нами и будут жить. Они очень нужны нам в наше непростое время, когда люди материальное часто ставят выше нравственного, когда многие забыли, что такое любовь, сострадание, милосердие. Русская литература с древнейших времён напоминает нам заповеди наших предков: любите друг друга, помогайте страждущему, делайте добро и помните о прошлом.
Это поможет уберечь душу от искушений и поможет сохранить её чистой и светлой. Что может быть важнее в жизни? Я думаю, ничего.
Богданов Леонид, ученик 11 класса.
Сочинение-рассуждение «Вечные вопросы русской литературы»
Вечные вопросы русской литературы.
В литературе есть такое понятие — «темы для всех времен и народов». Казалось бы, как один и тот же вопрос может волновать человека далекого 17-го и нынешнего 21 веков? Ведь совершенно разный уровень жизни, развитие науки, медицины, образования… Но дело в том, что есть вопросы равноинтересные и актуальные на протяжении веков. Это темы отцов и детей, человеческого возраста, нравственности, греха и святости, любви и ненависти, войны и мира и многие-многие другие. Идет время, одно поколение сменяет другое, совершаются научные открытия, но все поколения объединяет одно общее стремление – жить в мире, любви и согласии, люди всех веков желают счастья для себя и своих близких.
«Тема — положение, задача, о коей рассуждается или которую разъясняют», — писал Владимир Иванович Даль. Миссию разъяснения возложили на себя писатели и поэты, люди, владеющие прозорливостью и умением предсказывать будущее. Произведения, в которых рассматриваются вечные вопросы, стали классикой и вошли в золотой фонд русской литературы, а их авторы стали национальной гордостью. Это Ломоносов, Державин, Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Толстой, Тургенев, Достоевский, Чехов, Горький и многие — многие другие великие писатели и поэты. Слово в их руках стало орудием и знамением, призывом и спасением.
Вечную проблему отцов и детей раскрыл Тургенев в одноименном романе. В книге писатель размышляет о смене поколений, о вечной борьбе старого и нового, о бережном отношении к культурному наследию. Эти вечные проблемы обрели емкую формулировку в заглавии романа. «Отцы и дети» – это «универсальный охват действительности» во всей ее полноте: от прошлого через настоящее к будущему.
А будущее только кажется далеким. Жизнь быстротечна… Роман вышел в свет в 1862 году, прошло более 150 лет, а вопросы, волновавшие писателя, не оставляют равнодушными все следующие поколения.
В психологическом романе «Герой нашего времени» М. Ю. Лермонтовым затронуты вечные вопросы любви и ненависти, верности и предательства. Роман появился в печати в 1840 году, прошло более 180 лет, а мне близки переживания Мери и Веры, Максима Максимыча, болью в груди отзывается гибель Бэлы. В «Предисловии», обращаясь к читателям, автор указывает на болезнь века, но не на лечение её, дабы молодое поколение увидело свои недостатки и постаралось избавиться от них осознанно. Роман был написан в XIX веке, а «герои нашего времени» существуют и в XXI. Литература – уникальный предмет, она учит жизни, преподает уроки бытия, поэтому гораздо лучше учиться на ошибках героев художественных произведений, нежели на своих собственных.
Одной из важнейших вечных тем в русской литературе является тема любви к Родине.
Н. В. Гоголь в исторической повести «Тарас Бульба» размышляет о патриотизме. Свободная и процветающая Родина – важная составляющая человеческого счастья. Жертвует своей жизнью ради благополучия страны запорожец Бульба. Он гордится мужеством своего старшего сына Остапа, отдавшего жизнь за свободу отчизны, а предательство младшего Андрия простить не может. Повесть учит тому, как сохранить верность долгу, чести, уберечь достоинство от искушений, учит любить Родину и служить ей до последнего вздоха. Именно так любил свою землю и товарищей Тарас Бульба. Этот вопрос всегда будет актуальным, так как мужество и героизм находятся рядом с трусостью и предательством. Такова, увы, сущность человека.
Литература учит мудрости. Великие мастера слова оставили нам богатое наследие, и мы обязаны сохранить его и передать своим потомкам этот бесценный дар. Поэтому я не могу не отметить еще одну важную тему – тему сохранения родного языка. В стихотворении в прозе «Русский язык» И. С. Тургенев в 1882 году с гордостью писал о значении языка в жизни русского человека.
Писатель выразил мнение, что русский народ и русский язык едины в своем роде – они великие. Значение слова в жизни человека безмерно. Своё рассуждение я хочу завершить словами замечательного русского поэта Вадима Шефнера: «…Словом можно убить, словом можно спасти, Словом можно полки за собой повести…»
Не вините Достоевского — The Atlantic
Я понимаю, почему люди сейчас ненавидят все русское. Но наша литература не привела Путина к власти и не стала причиной этой войны.
Михаил Шишкин Гетти; The Atlantic
Эта статья была опубликована в информационном бюллетене One Story to Read Today, в котором наши редакторы рекомендуют один обязательный к прочтению выпуск The Atlantic с понедельника по пятницу. Зарегистрируйтесь здесь.
Культура тоже является жертвой войны.
После вторжения России в Украину некоторые украинские писатели призвали бойкотировать российскую музыку, фильмы и книги. Другие чуть ли не обвиняли русскую литературу в соучастии в зверствах, совершенных русскими солдатами. Вся культура, говорят они, империалистическая, и эта военная агрессия вскрывает моральную несостоятельность так называемой российской цивилизации. Путь в Бучу, утверждают они, лежит через русскую литературу.
Ужасные преступления, я согласен, совершаются от имени моего народа, от имени моей страны, от моего имени. Я вижу, как эта война превратила язык Пушкина и Толстого в язык военных преступников и убийц. Что мир видит сегодня из «русской культуры», кроме бомб, падающих на родильные дома, и изуродованных трупов на улицах киевских окраин?
Сейчас больно быть русским. Что я могу сказать, когда слышу, что в Украине демонтируют памятник Пушкину? Я просто молчу и чувствую раскаяние. И надеяться, что, может быть, за Пушкина выступит украинский поэт.
Путинский режим нанес российской культуре сокрушительный удар, как много раз до этого российское государство наносило своим художникам, музыкантам и писателям.
Люди искусства вынуждены петь патриотические песни или эмигрировать. Режим фактически «отменил» культуру в моей стране. Недавно молодого протестующего арестовали за то, что он держал плакат с цитатой из Толстого.
Русская культура всегда имела основания бояться русского государства. В поговорке, обычно приписываемой великим 19Мыслитель и писатель XX века Александр Герцен, отправленный в ссылку за свои антицарские настроения и чтение «запрещенных книг», как он выразился, «государство в России устроило себя подобно оккупационной армии». Русская система политической власти осталась неизменной и неизменной на протяжении веков — пирамида рабов, поклоняющихся верховному хану. Так было во времена Золотой Орды, так было при Сталине, так сегодня при Владимире Путине.
Мир удивляется спокойствию русского народа, отсутствию противодействия войне. Но это было их стратегией выживания на протяжении поколений — как последняя строка пушкинских Борис Годунов говорит: «Народ молчит».
Тишина безопаснее. Тот, кто находится у власти, всегда прав, и вы должны подчиняться любому приказу. А тот, кто не согласен, попадает в тюрьму или похуже. И как русские слишком хорошо знают из горького исторического опыта, никогда не говори: Это худший . Как гласит народная поговорка: «Плохому царю смерти не желать». Ибо кто знает, каким будет следующий?
Только слова могут разрушить эту тишину. Вот почему в России поэзия всегда была больше, чем поэзия. Говорят, что бывшие советские заключенные свидетельствовали, что русские классики спасли им жизнь в трудовых лагерях, когда они пересказывали романы Тургенева, Толстого и Достоевского другим заключенным. Русская литература не могла предотвратить ГУЛАГ, но помогла узникам выжить.
Российскому государству не нужна русская культура, если ее нельзя заставить служить государству. Советская власть хотела придать себе вид человечности и праведности, поэтому ставила памятники русским писателям. «Пушкин, наше все и конец!» раздавались со сцены в 1937 году, во время Великой чистки, когда даже палачи дрожали от страха.
Режиму нужна культура как человеческая маска — или как боевой камуфляж. Вот почему Сталину был нужен Дмитрий Шостакович, а Путину — Валерий Гергиев.
Когда критики называют русскую культуру империалистической, они имеют в виду колониальные войны России и имеют в виду, что ее художники оправдывали экспансионистские цели государства. Но чего они не учитывают, так это внутреннего империализма России: Прежде всего, это была рабовладельческая империя, где русский народ был вынужден терпеть и страдать больше всего. Российская империя существует не для народа России, а для себя. Единственная цель российского государства — остаться у власти, и государство долбит Русский мир («Русский мир») взгляд в мозги людей на века: святое отечество как остров, окруженный океаном врагов, спасти который может только царь в Кремле, правящий своим народом и железной рукой охраняющий порядок .
Для малочисленного образованного класса России вечные вопросы — «проклятые вопросы», как их знала интеллигенция XIX века, — были сформулированы в двух великих романах того времени: «» Герцена «Кто виноват?» и Николая Чернышевского Что делать? Но для миллионов неграмотных крестьян имел значение только один вопрос: «Царь настоящий или самозванец?» Если царь был верен, то с миром все было в порядке.
Но если царь оказался фальшивым, то у России должен быть другой, настоящий. В сознании народа только победы над врагами России могли решить, был ли царь настоящим и истинным.
Николай II потерпел поражение от Японии в 1905 году и в Первой мировой войне. Фальшивый царь, он потерял всякую популярность. Сталин привел свой народ к победе в Великой Отечественной войне (Второй мировой войне), поэтому он был настоящим царем — и по сей день почитается многими россиянами. Михаил Горбачев, последний советский лидер, проиграл войну в Афганистане и холодную войну с Западом, и его до сих пор презирают.
Благодаря своему триумфу в 2014 году, легко аннексировав Крым, Путин добился народной легитимности настоящего царя. Но он может потерять все это, если не сможет выиграть эту войну против Украины. Потом выступит другой — сначала изгнать лже-Путина, а затем доказать его легитимность через победу над врагами России.
Рабы рождают диктатуру, а диктатура рождает рабов. Есть только один выход из этого порочного круга — через культуру.
Литература есть противоядие от яда русского империалистического мышления. Сохранившийся в России цивилизационный разрыв между гуманистической традицией IX в.0014 интеллигенцию и русское население, застрявшее в ментальности Средневековья, может соединить только культура — и сегодняшняя власть сделает все, чтобы этого не допустить.
Путь к Бучанской бойне ведет не через русскую литературу, а через ее подавление — доносы или запреты книг на Федора Достоевского и Михаила Булгакова, Владимира Набокова и Иосифа Бродского, Анну Ахматову и Андрея Платонова; казни Николая Гумилева, Исаака Бабеля и Переса Маркиша; доведение Марины Цветаевой до самоубийства; травля Осипа Мандельштама и Даниила Хармса; травля Бориса Пастернака и Александра Солженицына. История русской культуры — это история отчаянного сопротивления, несмотря на сокрушительные поражения, преступной государственной власти.
Русская литература должна миру еще один великий роман. Я иногда представляю себе молодого человека, который сейчас в окопе и понятия не имеет, что он писатель, но который спрашивает себя: «Что я здесь делаю? Почему мое правительство солгало мне и предало меня? Почему мы должны убивать и умирать здесь? Почему мы, русские, фашисты и убийцы?»
В том-то и задача русской литературы, чтобы задавать эти вечные проклятые вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?»
Введение в графический роман Гэри Сола Морсона «Великий инквизитор»
Когда происходят землетрясения, голод и эпидемии, люди часто спрашивают: почему это происходит? Если они религиозны, то ставят традиционный вопрос теодицеи (оправдания Бога): почему Бог позволяет страдать невинным? Если их точка зрения светская, они сомневаются в доброте вселенной.
Пока верующие сомневаются в Провидении, неверующие задаются вопросом, действительно ли в природу вещей встроены законы прогресса. Достоевский всегда задавал эти вопросы, и он признавал, что они, по сути, одни и те же, независимо от того, выражены ли они в религиозных или светских терминах.
Однако ответы, как правило, отличаются. Материалисты искали технологические решения. Если бы только люди позволили экспертам навязывать научные (или социологические) средства, зло можно было бы свести к минимуму или даже устранить. С этой точки зрения моральные вопросы оказываются принципиально простыми и разрешимыми. Во времена Достоевского многочисленные школы мысли, от английского утилитаризма до русского народничества и социализма, утверждали, что нашли несомненное решение нравственных и социальных вопросов.
Такой образ мыслей ужасал Достоевского. Обладая глубоким пониманием психологии, он считал материалистический взгляд на человеческую природу безнадежно упрощенным. С глубоким подозрением относясь к тому, что будут делать интеллектуалы, если они когда-нибудь получат власть, к которой стремятся, он более подробно, чем любой другой мыслитель девятнадцатого века, описал то, что мы стали называть тоталитаризмом.
Даже в своих менее ужасающих формах правление якобы доброжелательных экспертов было, по его мнению, более опасным, чем люди думали.
Для Достоевского христианский взгляд на жизнь, который большинство интеллектуалов считал примитивным, предлагал гораздо более сложное понимание, чем материалистические альтернативы. Он смеялся над мировоззрением, преобладающим сегодня в основной экономической теории, с его представлением о людях как о рациональных агентах, стремящихся получить наибольшую выгоду. И он считал глубокой ошибкой полагаться только на технологические решения социальных проблем, точку зрения, которую, во всяком случае, сегодня необходимо оспаривать еще сильнее. Не айфоном одним живет человек.
Нам нужно совершать дела там, где возможна неудача, принимать решения, которые могут быть ошибочными, брать на себя ответственность и рисковать.
Мало кто в любом возрасте понимал важность свободы глубже, чем Достоевский. Основная ошибка секуляристов, будь то утилитаристов или социалистов, заключалась в том, что они рассматривали людей как готовые объекты с определенными потребностями.
Удовлетворяйте эти потребности, гласили рассуждения, и люди будут счастливы. Достоевский поставил мысленный эксперимент: представьте себе, что какой-то человек — или какой-то черт — предложил сделать вас счастливыми навсегда, чтобы каждое желание было немедленно удовлетворено, лишив вас всякого выбора. Все было бы решено за вас. Сегодня мы могли бы сказать: если бы кто-то предложил сделать вас счастливым, подключив ваш мозг к электродам и получая удовольствие до конца жизни, вы бы это сделали? Если нет, то почему?
Ответ заключается в том, что нам нужно совершать действия там, где возможна неудача, принимать решения, которые могут быть ошибочными, брать на себя ответственность и рисковать. Если бы люди приняли сделку с дьяволом, говорит Достоевский, то они скоро увидели бы, «что у них нет ни свободы духа, ни воли, ни личности, что все это кто-то украл у них; они увидят, что их человеческий образ исчез. . . что жизнь их отнята ради хлеба, за «камни, обращенные в хлеб». Вскоре они поймут, что ничего не могут сделать, «что нельзя любить ближнего, не жертвуя ему чем-нибудь из своих».
Мы все всегда в процессе, всегда делаем себя своим выбором, или, как перефразировал мысль Достоевского философ Михаил Бахтин, мы все «неокончательны». Самое аморальное, что можно сделать, это относиться к другому человеку так, как если бы он или она были законченным объектом, полностью познаваемым извне и неспособным удивить. И это именно то, чем обычно занимаются социологи и инженеры. Вот как Бахтин классно перефразировал идею Достоевского о человеческой сущности: «Человек никогда не совпадает с самим собой. . . . В художественном мышлении Достоевского подлинная жизнь личности протекает в точке. . . об уходе всего, чем он является как материальное существо, существо, за которым можно наблюдать, определять, предсказывать помимо его собственной воли, «из вторых рук»»9.0003
По мнению Достоевского, только христианство — в его интерпретации, конечно, — так понимает человеческую природу и человеческую жизнь. Христос пришел, чтобы спасти свободных людей, и не сделал бы их счастливыми ценой их свободы, потому что тогда они вообще не были бы людьми. «Братья Карамазовы» , часто считающийся величайшим романом из когда-либо написанных, и, безусловно, величайшим христианским романом, посвящен объяснению следствий этого христианского понимания существенной роли свободы в осмысленной жизни.
Основной аргумент романа появляется в последовательности из трех глав: «Братья подружились», «Восстание» и «Великий инквизитор». Наряду с монологом Гамлета «Восстание» и «Великий инквизитор», представленные здесь в графической форме, входят в число самых известных пассажей в западной литературе. Иван и Алеша, два брата, воспитанные врозь, встречаются в трактире, чтобы познакомиться друг с другом. Алеша, преданный христианин, живущий в монастыре, очень интересуется своим таинственным старшим братом.
Неверующий, жаждущий верить, интеллектуал Иван разрывается между противоречивыми философиями. С одной стороны, он принимает научную точку зрения, согласно которой мир есть не что иное, как цепь причин и следствий. Добро и зло, заключает он, не что иное, как построения. С другой стороны, он глубоко сопереживает человеческим страданиям и морально возмущается жестокостью. Одна точка зрения отвергает понятие зла как простое суеверие, в то время как другая рассматривает его как самую важную вещь в мире. Он не может примирить их.
Истинных русских, заявляет Иван, волнуют только такие вечные, «проклятые вопросы». Пусть встретятся в каком-нибудь вонючем кабаке двое образованных молодых русских, и, даже если они никогда прежде не виделись, они будут говорить о «вечных вопросах, о существовании Бога и о бессмертии. А те, кто не верит в Бога, говорят о социализме или анархизме. . . чтобы все сводилось к одному, это одни и те же вопросы, вывернутые наизнанку». То есть одни и те же предельные вопросы о смысле жизни могут принимать как религиозную, так и светскую форму.
Это странная дуэль, потому что если Иван проиграет, то может и выиграть.
Вскоре выясняется, что разговор братьев представляет собой нечто вроде дуэли, в которой Иван пытается поколебать веру Алеши. Это странная дуэль, потому что если Иван проиграет, то может и выиграть. Если бы Алеша смог успешно ответить на его доводы, на что Иван отчасти надеется, Иван мог бы добиться веры и разрешить раздирающее его противоречие.
Изображение предоставлено Еленой Авиновой.
В «Восстании», где начинается графическая версия этих глав, Иван обостряет аргумент Книги Иова. Он начинает косвенно, заявляя, что люди не могут на самом деле заботиться, а тем более любить друг друга. Мы, правда, слышим о таких святых, как Иоанн Милостивый, согревавший своим телом заразного, зловонного промерзшего нищего, но это делалось не из любви, а из того, что Иван называет «самоистязанием» — понятие, развитое на протяжении Карамазов . Люди часто заявляют, что им причинили вред, приглашают других причинить им вред, даже вредят (истязают) самих себя, чтобы чувствовать моральное превосходство.
Люди могут заботиться о «человечестве» абстрактно, продолжает Иван, но это сильно отличается от заботы о конкретных людях. Любители «человечности» обычно способны на крайнюю жестокость, тем более, что могут использовать гуманистическую идеологию для оправдания своих действий. Говорят, что люди зверски жестоки, замечает Иван, но это изречение является оскорблением для зверей. Звери разрывают друг друга на части, но они не получают садистского удовольствия от причинения страданий.
«Бог и дьявол сражаются, и полем битвы является сердце человека».
«Вопрос в том, — спрашивает Иван, — связано ли это с дурными качествами человека или это заложено в их природе». То есть являются ли наши злые действия результатом чего-то поверхностного, что могли бы устранить лучшее образование или более просвещенная социальная структура, или мы испорчены до глубины души? Иван, самый глубокий человеконенавистник литературы, принимает второй вариант.
Иван считает, что человеческую природу создал Бог, так что в конечном счете вина лежит не только на нас, но и на Боге. Иов настаивает на том, что злые люди процветают, а невинные страдают, но Иван делает еще один шаг в этом вопросе о космической несправедливости, сосредоточив внимание на страданиях маленьких детей. Ведь о взрослых всегда можно сказать, что у них на совести какие-то грехи — как говорит Иван, «яблоко съели», — а о маленьких детях этого не скажешь.
Иван описывает в шокирующих подробностях несколько случаев жестокого обращения с детьми, на самом деле взятых из российской прессы. Одну маленькую девочку замучили хорошо образованные, культурные родители. Они били ее до тех пор, пока на ее теле не остался один синяк, запирали ее на всю ночь на морозе и мазали ей лицо экскрементами.
Ребенок продолжал молиться «милому, доброму Богу», чтобы он защитил ее, и по мере того, как Иван повторял эту фразу, она становилась все более жгучим обвинением Бога, который не смог ее защитить.
После каждого случая невинных страданий Иван перефразирует традиционную теодицею. Он дополняет их светскими оправданиями Вселенной как принципиально хорошего. Например, некоторые верующие утверждают, что человек не мог бы познать добро, если бы не познал зла. Светским эквивалентом является прогрессивный взгляд на то, что, поскольку история развивается в сторону утопии, зло является лишь временным, если необходимо, шагом.
Иван контраргументов не приводит. Если бы он сделал это, всегда была бы возможность нового оправдания, которое он не учел. Скорее, он демонстрирует ужас самого процесса оправдания жестокого обращения с детьми, так что любое мыслимое оправдание заранее дискредитируется. Он просит свою аудиторию сравнить абстрактную цепочку рассуждений с конкретным замученным ребенком, как та маленькая девочка, бьющая себя кулаком в грудь и молящаяся «дорогому, доброму Богу».
Невольно возникает вопрос: какой человек мог бы кивнуть и сказать: да, бескровный спор значит больше, чем окровавленный ребенок?
Иван продолжает: Хочется верить, что когда-нибудь, на краю света, все наладится; что лев ляжет с ягненком, и мать простит убийцу своего сына. Но меня останавливает мысль, что она не имеет на это права. Пусть она простит убийце страдания материнского сердца, но она не имеет права прощать страдания ребенка, даже если ребенок их простил; и ребенок не имеет права прощать страдания матери. Есть ли существо с правом прощать? – риторически спрашивает Иван.
Иван представляет себе Страшный суд, где Бог говорит: Иван, ты богохульствовал, но ты сделал это из любви, так что вот твой билет в рай. Иван утверждает, что отказался бы от билета, потому что его принятие означало бы принятие Божьей вселенной, в которой страдают дети. Другими словами, его «восстание» направлено против всей вселенной.
Алеша, глубоко тронутый страшными рассказами (в графическом варианте его подбрасывает), наконец вскрикивает, что Иван что-то забыл.
Его аргумент был бы правильным, если бы существовал только Бог-Отец, но Алеша предполагает, что именно поэтому мы не мусульмане или иудеи, а христиане, верящие в Бога-Сына. Там — это тот, кто имеет право прощать, потому что он отдал свою невинную кровь, чтобы иметь это право.
Оказывается, Алеша попался в ловушку Ивана. Спрашивая, есть ли кто-нибудь, кто мог бы простить, Иван провоцировал ответ Алеши, чтобы дать подготовленный ответ. То есть, как «Бунт» излагает аргумент Ивана против Бога-Отца, «Великий инквизитор» излагает его дело против Бога-Сына.
Действие сказки Ивана происходит в Севилье во времена инквизиции. Простые люди жаждут Второго пришествия, и Иисус решает ненадолго показать себя. Они восторженно приветствуют его, но инквизитор, который предположительно является его викарием, арестовывает его! Почему?
Инквизитор посещает Иисуса в его камере и излагает его философию, которая оказывается полной противоположностью философии Иисуса. Эти антагонистические взгляды на жизнь всегда будут конфликтовать друг с другом.
Культуры меняются, империи рушатся, вера и неверие принимают разные формы, но всегда есть те, кто думает как Инквизитор, и те, кто думает как Иисус. Некоторые предлагают счастье за счет свободы, а другие считают свободу неотъемлемой частью человечности. Достоевский ясно дает понять, что атеистический социализм его времени был современной формой инквизиторского католицизма. И с тех пор читатели Достоевского смогли признать, что те же споры продолжаются до сих пор.
Иисус пришел освободить людей. Он хотел, чтобы мы свободно выбирали добро. Он не жаждал низменного поклонения раба. Но свободный выбор может существовать только там, где есть сомнение. Там, где есть уверенность, нечего выбирать; как только мы понимаем доказательство, например, в евклидовой геометрии, мы просто принимаем его. Вера существует только там, где есть неуверенность. Итак, Иисус не приводил доказательств. Имея в качестве проводника только его образ, мы должны свободно выбирать добро перед лицом сомнения.
Для Инквизитора точка зрения Иисуса обрекает всех, кроме очень немногих сильных душ, на страдания.
За исключением этой горстки, люди не могут жить в сомнениях. Они сделают все, чтобы избежать чувства вины и сожаления, неизбежных последствий выбора в условиях неопределенности. Они стремятся уступить свою свободу идеологическим убеждениям, претендующим на моральную уверенность. Двадцатый век должен был показать, что это происходит часто. Люди хотят избежать свободы, но при этом цепляются за уважительное слово «свободный», поэтому так много тоталитаристов претендуют на то, чтобы предложить им «настоящую свободу».
Инквизитор пересказывает евангельскую историю о трех искушениях Христа дьяволом, которую он интерпретирует по-новому. Сначала дьявол просит Иисуса превратить камни в хлеб, чтобы люди пошли за ним, но Иисус отвечает: «Не хлебом единым жив человек». Именно так, отвечает инквизитор, но именно поэтому Иисус должен был принять дьявольское искушение. Люди действительно жаждут значимого, но они не могут быть уверены, что смогут отличить действительно значимое от подделки. Но есть одна вещь, в которой никто не может сомневаться: сама материя.
У всех нас есть тела, и когда мы страдаем от сильной боли, это, по крайней мере, несомненно. Другими словами, привлекательность материализма духовна! Люди принимают это не из-за материального вознаграждения, а потому, что оно несомненно.
Затем дьявол искушает Иисуса броситься с вершины храма, чтобы Бог чудом спас его, но Иисус отказывается. Причина, по мнению инквизитора, в том, чтобы показать, что вера не должна основываться на чудесах. Когда человек становится свидетелем чуда, он настолько благоговеет, что сомнения невозможны, а значит, невозможна и вера. Иисус действительно совершал чудеса, но если вы верите из-за них, то, несмотря на то, что говорят церкви, вы не христианин.
Затем дьявол предлагает Иисусу мировую империю, которую он отвергает, но должен был принять, по мнению Инквизитора. Единственный способ уберечь людей от сомнений — это чудо, тайна (просто поверьте нам, мы знаем) и власть, которую обеспечила бы вселенская империя. Ты пришел за немногими, способными к свободе, говорит Инквизитор Иисусу, а мы, «исправившие дело Твое», служим миллионам, которые не выносят свободы.
Я знаю, что попаду в ад за искажение вашего учения, заключает Инквизитор, но из любви к человечеству я готов это сделать. То есть Инквизитор предает Христа по христианским мотивам! И в каком-то смысле он превосходит Христа, отдавшего свою земную жизнь, потому что Инквизитор отдает свою вечную жизнь!
Алеша неожиданно отвечает: «Твое стихотворение во славу Иисуса, а не в порицание, как ты хотел». Как это может быть? Что ж, спросите себя: выслушав доводы Инквизитора, согласились бы вы отказаться от всего выбора в обмен на гарантию счастья? Хотели бы вы, чтобы за вас все решал какой-нибудь мудрый заменитель ваших родителей, чтобы вы всегда были довольным ребенком? Или есть что-то выше простого удовлетворения?
В наше время люди указывают на ужасы социализма на деле, в России, Китае и Камбодже, но Достоевский изображает не какого-то садистского тирана вроде Сталина, а самого лучшего социалиста, потому что хочет, чтобы мы увидели, что не так с сама идея социализма или любой схемы, которая обменяла бы существенную свободу на счастье.
Изображение предоставлено Еленой Авиновой.
Внимательный читатель может спросить: если «Восстание» призвано дискредитировать Бога-Отца, а «Великий инквизитор» — дискредитировать Бога-Сына, то где третье лицо Троицы? Именно этот вопрос и хочет поставить перед нами Достоевский. Карамазов в целом оправдывает христианство Духом Святым. В этом романе часто упоминается третье лицо Троицы, которое прямо или косвенно принимает самые разные формы.
В «Братья подружились» он принимает форму самой силы жизни. Святой Дух проявляется в любви к миру Божию вопреки всякой логике и перед лицом всех философских возражений. Иван на самом деле испытывает эту любовь, но не признает ее такой, какая она есть. Возможно, размышляет он, это просто биологическое, то, как молодость проявляется в организме; или, может быть, это какой-то другой закон природы, например гравитация.
«Хоть я и не верю в порядок Вселенной, но я люблю липкие листочки, распускающиеся весной».
Когда начинается их обсуждение, Иван говорит Алеше: «Если бы я не верил в жизнь, если бы я потерял веру .
. . в порядке вещей, были убеждены на самом деле, что все есть беспорядочный, проклятый и, может быть, бесовской хаос, если бы меня поразил весь ужас человеческого разочарования, — все-таки я хотел бы жить и, однажды вкусив чашу я бы не отвернулся от него, пока не осушил бы его!» Эта «неистовая и, может быть, неблаговидная жажда жизни», как называет ее Иван, сильнее в нем всякого нравственного отвращения к миру, и потому «я продолжаю жить вопреки логике. Хоть я и не верю в порядок во вселенной, но я люблю липкие листочки, распускающиеся весной. . . . Я люблю липкие листья весной, голубое небо — вот и все. Это не вопрос интеллекта или логики, это любовь желудком». Смеясь над собственной «тирадой», Иван спрашивает, понял ли ее Алеша.
Действительно, есть, и глубже, чем сам Иван. Наставник Алеши, мудрый отец Зосима, научил его искать веры не в разуме и доказательствах, а именно в глубокой любви к сотворенному Богом миру и к каждому отдельному человеку в нем. — Я слишком хорошо понимаю, — отвечает Алеша.
«Любить хочется сердцем, желудком. . . . Я думаю, что нужно любить жизнь больше всего на свете».
«Любите жизнь больше, чем ее смысл?» — спрашивает Иван.
«Конечно, любите, вне логики, как вы говорите, она должна быть вне логики, и только тогда поймете смысл ее. . . . Половина дела сделана, Иван, ты любишь жизнь, теперь попробуй сделать вторую половину, и ты спасен.
Вы не можете рассуждать на пути к вере. Если бы вы могли, это не было бы верой вообще. Атеисты обычно полагают, что вера есть не что иное, как принятие некоего предполагаемого факта без достаточных доказательств, но вера — вера, отождествляемая Достоевским со Святым Духом, — относится к ощущению мира в целом.
«У Бога такая же радость каждый раз, когда он видит с небес, что грешник молится Ему от всего сердца, как бывает у матери, когда она видит первую улыбку на лице своего ребенка».
Герой романа Достоевского Идиот князь Мышкин описывает, как однажды он вступил в дискуссию с ученым атеистом, доводы которого были как-то не по делу.
Вскоре после этого разговора, по словам Мышкина, он встретил крестьянку с улыбающимся младенцем, благоговейно перекрестившуюся. Она объяснила: «Бог испытывает такую же радость каждый раз, когда видит с небес, что грешник молится Ему от всего сердца, как бывает у матери, когда она видит первую улыбку на лице своего ребенка». В этой «глубокой, тонкой и истинно религиозной мысли, — замечает Мышкин, — находит выражение вся сущность христианства». Женщина понимала мир как блаженный, как царство не мертвой материи, а божественного смысла и любви.
Это то, чего не хватает атеистам. Они будут пытаться разумом вывести смысл жизни из абстрактных утверждений или научных законов, но эта попытка никогда не увенчается успехом. Нужно сначала полюбить жизнь и мир Божий, и только тогда будет явным смысл. В этом смысле осмысленность и вера являются дарами Духа. Или, как говорит отец Зосима, существование Божие не может быть доказано, «но в этом можно убедиться. . . опытом деятельной любви».
Графическая версия этой истории очень похожа на оригинал.