Годовой контрольный диктант в 5 классе № 16 | Сборник диктантов по Русскому языку в 5 классе с русским языком обучения

Цель:  проверить  уровень  теоретического  и  практического  усвоения  учебного  материала    на  конец учебного  года  в  соответствии  с  требованиями  государственного  стандарта  данного  года  обучения.

Содержание  контрольного  диктанта  направлено  на  выявление  качества  усвоения  учебного  материала  изученным  разделам;   уровня  развития  умений   применять  ранее  изученные  правила  написания.

— проверяемые  безударные  гласные  в  корне  слова;

— проверяемые гласные  и  согласные  в  корне  слова;

— непроверяемые  согласные  в  корне слова;

— написание  сочетаний  -ЧК-,  -ЧН-;;

— гласной  и-ы  после  ц;

— не  с  глаголами;   

— написание  корней  с чередующимися  гласными;

— безударные  гласные  в окончаниях  прилагательных;

— раздельное  употребление  предлогов  с  существительными; 

Постановки  знаков  препинания:

— знаки  препинания  в конце  предложения; 

— однородных  членах  предложения;

— в  сложном  предложении;

Грамматические  задания  направлены  на  выявление  уровня  сформированности  практических  умений  и  навыков:

— производить морфемный и  фонетический   разбор  слов 

— делать  синтаксический  разбор  предложения;

— умение  подбирать  синонимы  к  словам.

Критерии оценки знаний учащихся

Диктант

• «5» – за работу, в которой нет ошибок.

• «4» – за работу, в которой допущено 1 – 2 ошибки.

• «3» – за работу, в которой допущено 3 – 4 ошибки.

• «2» – за работу, в которой допущено более 5 ошибок.

Грамматическое задание

«5» — безошибочное выполнение всех заданий;

«4» — если учеником выполнено 4 задания с небольшими погрешностями;

«3» — правильно выполнил не менее 3-х заданий с небольшим недочетами

«2» — если ученик не справляется с большинством грамматических заданий.

Весна

           На  солнце  нельзя  теперь  было  взглянуть.  Лохматыми  ослепительными  потоками  оно  лилось  с  вышины.  По  синему  небу  плыли  облака,  словно  кучи  снега.  Весенние  ветерки  пахнули  свежей  травой  и  птичьими  гнёздами.

          Перед  домом  лопнули  большие  почки  на  душистых  тополях.  С  каждым  днём  прибывало  птиц  в  саду.  Забегали  между  стволами  чёрные  дрозды.  В  липах  завелась  иволга.  Большая  птица  свистела  медовым  голосом.  На  всех  крышах  и  скворечниках  заливались  разными  голосами  скворцы.   Серенькими  платочками  сквозь  прозрачные  берёзы  пролетел дятел.  В  солнечное  утро  у  пруда  закуковала  кукушка  одиноким  нежным  голосом.  Кукушка  откуковала,  и  ещё  веселее  засвистал  весь  сад,  зашумел  листьями.

(95  слов)                                                                                                      (По  А. Толстому)

Грамматические  задания

1. Разобрать  слова  по  составу:

Ослепительными,  забегали,  платочками  —  1-й  вариант

Скворечниках,  душистые,  откуковала  —  2-й  вариант

2.  Сделать  фонетический  разбор  слова:

Чёрные  —  1-й  вариант

Веселее  —  2-й  вариант

3. Произвести  морфологический  разбор  глагола:

Лилось  —  1-й  вариант

Завелась  —  2-й  вариант

4.Выполнить  синтаксический  разбор  предложения:

Весенние  ветерки  пахнули  свежей  травой  и  птичьими  гнёздами

.  —  1-й  вариант

Перед  домом  лопнули  большие  почки  на  душистых  тополях.  – 2-й  вариант

ДЕТСТВО НИКИТЫ. XII серия — germiones_muzh — LiveJournal

ВЕСНА
на солнце нельзя было теперь взглянуть,- лохматыми ослепительными потоками оно лилось с вышины. По синему-синему небу плыли облака, словно кучи снега. Весенние ветерки пахнули свежей травой и птичьими гнездами.
Перед домом лопнули большие почки на душистых тополях, на припеке стонали куры. В саду, из разогретой земли, протыкая зелеными кочетками догнивающие листья, лезла трава, весь луг подернулся белыми и желтыми звездочками. С каждым днем прибывало птиц в саду. Забегали между стволами черные дрозды — ловкачи ходить пешком. В липах завелась иволга, большая птица, зеленая, с желтой, как золото, подпушкой на крыльях,- суетясь, свистела медовым голосом.
Как солнцу вставать, на всех крышах и скворечниках просыпались, заливались разными голосами скворцы, хрипели, насвистывали то соловьем, то жаворонком, то какими-то африканскими птицами, которых они наслушались за зиму за морем,- пересмешничали, фальшивили ужасно. Сереньким платочком сквозь прозрачные березы пролетел дятел, садясь на ствол, оборачивался, дыбом поднимал красный хохолок.
И вот в воскресенье, в солнечное утро, в еще не просохших от росы деревьях, у пруда закуковала кукушка: печальным, одиноким, нежным голосом благословила всех, кто жил в саду, начиная от червяков:
— Живите, любите, будьте счастливы, ку-ку. А я уж одна проживу ни при чем, ку-ку…
Весь сад слушал молча кукушку. Божьи коровки, птицы, всегда всем удивленные лягушки, сидевшие на животе кто на дорожке, кто на ступеньках балкона,- все загадали судьбу. Кукушка откуковала, и еще веселее засвистал весь сад, зашумел листьями.
Однажды Никита сидел на гребне канавы, у дороги, и, подпершись, глядел, как по берегу верхнего пруда по ровному зеленому выгону ходит табун. Почтенные мерины, опустив шеи, быстро рвали еще короткую траву, обмахивались хвостами; кобылы оборачивали головы, посматривая — здесь ли жеребенок; жеребята на длинных, слабых, толстых в коленках ногах бегали рысью кругом матерей, боялись далеко отходить, то и дело били матери под пах, пили молоко, отставляли хвост; хорошо было напиться молока в этот весенний день.
Кобылы-трехлетки, отбиваясь от табуна, взбрыкивали, взвизгивали, носились по выгону, брыкаясь, мотая мордой, иная начинала валяться, иная, ощерясь, визжа, норовила хватить зубами.
По дороге, миновав плотину, ехал на дрожках Василий Никитьевич в парусиновом пальто. Бороду его отдувало набок, глаза были весело прищурены, на щеке — лепешка грязи. Увидав Никиту, он натянул вожжи и сказал:
— Какая из табуна больше всего тебе по душе?
— А что?
— Безо всякого «а что»!
Никита так же, как отец, прищурился и показал пальцем на темно-рыжего меринка Клопика,- он ему уже давно приглянулся, главным образом за то, что конь был вежливый, кроткий, с удивительно доброй мордой.
— Вот этот.
— Ну и отлично, пускай нравится.
Василий Никитьевич крепко прищурил один глаз, чмокнул, шевельнул вожжами, и сильный жеребец легко понес дрожки по накатанной дороге. Никита глядел вслед отцу: нет, этот разговор неспроста.

ПОДНЯТИЕ ФЛАГА
Никиту разбудили воробьи. Он проснулся и слушал, как медовым голосом, точно в дудку с водой, свистит иволга. Окно было раскрыто, в комнате пахло травой и свежестью, свет солнца затенен мокрой листвой. Налетел ветерок, и на подоконник упали капли росы. Из сада послышался голос Аркадия Ивановича:
— Адмирал, скоро глаза продерете?
— Встаю!- крикнул Никита и с минуту еще полежал: до того было хорошо, проснувшись, слушать свист иволги, глядеть в окно на мокрые листья.
Сегодня был день рождения Никиты, одиннадцатое мая, и назначено поднятие флага на пруду. Никита не спеша — не хотелось, чтобы скоро уходило время, — оделся в новую рубашку из голубого с цветочками ситца, в новые чертовой кожи штаны, такие прочные, что ими можно было зацепиться за какой угодно сучок на дереве — выдержат. Умиляясь на самого себя, он вычистил зубы.
В столовой, на снежной свежей скатерти, стоял большой букет ландышей, вся комната была наполнена их запахом. Матушка привлекла Никиту и, забыв его адмиральский чин, долго, словно год не видала, глядела в лицо и поцеловала. Отец расправил бороду, выкатил глаза и отрапортовал:
— Имею честь, ваше превосходительство, донести вам, что по сведениям грегорианского календаря, равно как по исчислению астрономов всего земного шара, сегодня вам исполнилось десять лег, во исполнение чего имею вручить вам этот перочинный ножик с двенадцатью лезвиями, весьма пригодный для морского дела, а также для того, чтобы его потерять.
После чая пошли на пруд. Василий Никитьевич, особенным образом отдувая щеку, дудел морской марш.
Матушка ужасно этому смеялась,- подбирала платье, чтобы не замочить подол в росе. Сзади шел Аркадий Иванович с веслами и багром на плече.
На берегу огромного, с извилинами, пруда, у купальни, был врыт шесте яблоком на верхушке. На воде, отражаясь зеленой и красной полосами, стояла лодка. В тени ее плавали прудовые обитатели — водяные жуки, личинки, крошечные головастики. Бегали по поверхности паучки с подушечками на лапках. На старых ветлах из гнезд глядели вниз грачихи.
Василий Никитьевич привязал к нижнему концу бечевы личный адмиральский штандарт,- на зеленом поле красная, на задних лапах, лягушка. Задудев в щеку, он быстро стал перебирать бечеву, штандарт побежал по флагштоку и у самого яблока развернулся. Из гнезда и с ветвей поднялись грачи, тревожно крича.
Никита вошел в лодку и сел на руль. Аркадий Иванович взялся за весла. Лодка осела, качнулась, отделилась от берега и пошла по зеркальной воде пруда, где отражались ветлы, зеленые тени под ними, птицы, облака. Лодка скользила между небом и землей. Над головой Никиты появился столб комариков,- они толклись и летели за лодкой.
— Полный ход, самый полный! — кричал с берега Василий Никитьевич.
Матушка махала рукой и смеялась. Аркадий Иванович налег на весла, и из зеленых, еще низких камышей с кряканьем, в ужасе, полулетом по воде побежали две утки.
— На абордаж, лягушиный адмирал. Урррра! — закричал Василий Никитьевич…

граф АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ТОЛСТОЙ (1882 — 1945. «красный граф» и академик; всепогодный талант)

Моя Антония: Книга I, глава IX

ПЕРВЫЙ СНЕЖОК выпал в начале декабря. Помню, как выглядел мир из окна нашей гостиной, когда я одевался в то утро за печкой: низкое небо было как лист металла; белокурые кукурузные поля наконец превратились в призраки; прудик замерз под жесткими кустами ивы. Большие белые хлопья кружились над всем и исчезали в красной траве.

За прудом, на склоне, который поднимался к кукурузному полю, в траве был едва обозначен большой круг, по которому ездили индейцы. Джейк и Отто были уверены, что, когда они скакали по этому кольцу, индейцы пытали заключенных, привязанных к столбу в центре; но дедушка думал, что они просто устраивают там скачки или тренируют лошадей. Всякий раз, когда кто-нибудь смотрел на этот склон на фоне заходящего солнца, круг вырисовывался, как узор на траве; а сегодня утром, когда легла на него первая легкая снежинка, она выступила с удивительной отчетливостью, как мазки китайской белилы на холсте. Старая фигура взбудоражила меня, как никогда раньше, и показалась добрым предзнаменованием на зиму.

Как только снег сильно уплотнился, я начал колесить по стране в неуклюжих санях, которые Отто Фукс сделал для меня, прикрепив деревянный ящик для товаров на бобах. Фукс был учеником краснодеревщика в старой стране и очень умело обращался с инструментами. Он бы справился лучше, если бы я не торопил его. Первая моя поездка была на почту, а на следующий день я поехала катать Юльку и Антонию на санях.

Был ясный холодный день. Я сложил в ящик солому и шкуры буйвола и взял два горячих кирпича, завернутые в старые одеяла. Приехав к Шимердам, я не стал подходить к дому, а сел в свои сани на дне загона и позвал. Выбежали Антония и Юлька в кроличьих шапочках, которые для них сшил отец. Они слышали о моих санях от Амброша и знали, зачем я приехал. Они ввалились рядом со мной, и мы отправились на север по дороге, которая оказалась разбитой.

Небо было ослепительно голубым, а солнечный свет на сверкающих белых участках прерии почти ослеплял. Как сказала Антония, снег изменил весь мир; мы тщетно искали знакомые ориентиры. Глубокий ручей, по которому петлял Скво-Крик, превратился теперь в расщелину между сугробами — очень голубую, если смотреть на нее сверху вниз. Верхушки деревьев, которые всю осень были золотыми, стали маленькими и искривленными, как будто в них никогда больше не будет жизни. Несколько маленьких кедров, которые раньше были такими тусклыми и тусклыми, теперь выделялись густой, сумрачной зеленью. Ветер имел жгучий привкус свежего снега; мое горло и ноздри саднило, как будто кто-то открыл бутылку с роговым рогом. Холод жалил и в то же время радовал. Дыхание моего коня поднималось, как пар, и всякий раз, когда мы останавливались, он весь дымился. Кукурузные поля немного вернули свой цвет под ослепительным светом и стали бледно-золотыми на солнце и снегу. Повсюду вокруг нас неглубокими террасами был покрыт коркой снег с следами, похожими на рябь по краям, волнистыми волнами, которые были подлинным отпечатком жгучих хлыстов на ветру.

У девушек под шалями были хлопчатобумажные платья; они продолжали дрожать под буйволиными шкурами и обнимали друг друга, пытаясь согреться. Но они были так рады уйти от своей уродливой пещеры и ругани матери, что умоляли меня идти дальше и дальше, до дома русского Петра. После одуряющей жары в помещении на свежем свежем воздухе они вели себя как дикие твари. Они смеялись, кричали и говорили, что никогда больше не хотят возвращаться домой. Не могли бы мы остепениться и пожить в доме русского Петра, спросила Юлька, а нельзя ли мне съездить в город и купить нам вещи для ведения хозяйства?

Всю дорогу до Русского Петра мы были безумно счастливы, но когда мы повернули назад — было, должно быть, около четырех часов, — восточный ветер усилился и завыл; солнце потеряло свою бодрящую силу, и небо стало серым и мрачным. Я снял свое длинное шерстяное одеяло и обмотал им горло Юльки. Она так замерзла, что мы заставили ее спрятать голову под буйволиную шкуру. Антония и я сидели прямо, но я неуклюже держал поводья, и мои глаза большую часть времени слепил ветер. Уже темнело, когда мы добрались до их дома, но я отказался пойти с ними и согреться. Я знал, что мои руки будут ужасно болеть, если я подойду к огню. Юлька забыла вернуть мне одеяло, и мне пришлось ехать домой прямо против ветра. На следующий день у меня случился приступ ангины, из-за которой я провел в доме почти две недели.

Подвальная кухня в те дни казалась небесно безопасной и теплой — как тесная лодочка в зимнем море. Мужчины целыми днями работали в поле, чистили кукурузу, и когда они приходили в полдень в длинных шапках, надвинутых на уши, и в ботинках с красной подкладкой, я думал, что они были исследователями Арктики. Днем, когда бабушка сидела наверху и штопала или шила перчатки для шелушения, я читал ей вслух «Швейцарскую семью Робинзонов» и чувствовал, что швейцарская семья не имеет перед нами никаких преимуществ в том, что касается авантюрной жизни. Я был убежден, что самым сильным врагом человека является холод. Я восхищался веселым рвением, с которым бабушка заботилась о том, чтобы нам было тепло, уютно и хорошо накормлено. Она часто напоминала мне, когда готовилась к возвращению голодных мужчин, что эта страна не похожа на Вирджинию; и что здесь кухарка, по ее словам, «очень мало при чем». По воскресеньям она давала нам столько курицы, сколько мы могли съесть, а в другие дни мы ели ветчину, бекон или колбасу. Она каждый день пекла нам то пирожки, то пироги, разве что для разнообразия делала мой любимый пудинг, полосатый со смородиной и сваренный в пакетике.

После того, как согреться и согреться, обед и ужин были самыми интересными вещами, о которых нам приходилось думать. Наша жизнь была сосредоточена вокруг тепла, еды и возвращения мужчин с наступлением темноты. Я удивлялся, когда они приходили с полей усталыми, с онемевшими ногами и с разбитыми и потрескавшимися руками, как они могли так добросовестно выполнять всю работу по дому: кормить, поить и укладывать лошадей, доить коров и ухаживать за свиньи. Когда ужин закончился, им потребовалось много времени, чтобы избавиться от холода в костях. Пока мы с бабушкой мыли посуду, а дедушка читал газету наверху, Джейк и Отто сидели на длинной скамье за ​​печкой, «ослабляя» внутреннюю часть ботинок или растирая бараньим жиром потрескавшиеся руки.

Каждую субботу вечером мы жарили кукурузу или готовили ириски, а Отто Фукс пел «Ибо я ковбой и знаю, что поступил неправильно» или «Не хороните меня в одинокой прерии». У него был хороший баритон, и он всегда пел, когда мы ходили на церковные службы в дерновой школе.

Я до сих пор вижу тех двоих мужчин, сидящих на скамейке; Коротко подстриженная голова Отто и лохматые волосы Джейка, приглаженные спереди мокрым гребнем. Я вижу, как их усталые плечи опустились на фоне побеленной стены. Какие они были молодцы, как много они знали и сколько верности хранили!

Фукс был ковбоем, машинистом, барменом, шахтером; скитался по этой великой западной стране и всюду трудился, хотя, как говорила бабушка, ему нечем было похвастаться. Джейк был скучнее Отто. Он едва умел читать, даже свое имя писал с трудом, и у него был буйный характер, который иногда заставлял его вести себя как сумасшедший — рвал его всего на куски и даже делал больным. Но он был так мягкосердечен, что любой мог обмануть его. Если он, как он говорил, «забывался» и ругался перед бабушкой, то весь день ходил подавленный и пристыженный. Они оба весело относились к холоду зимой и жаре летом, всегда готовы работать сверхурочно и встречать чрезвычайные ситуации. Для них было делом гордости не щадить себя. И все же они были из тех людей, которые никогда не преуспевают и не делают ничего, кроме тяжелого труда за доллар или два в день.

В те суровые звездные ночи, когда мы сидели у старой печки, которая нас кормила, согревала и веселила, мы слышали, как воют койоты у загонов, и их голодный зимний крик напоминал мальчикам о чудесные истории о животных; о серых волках и медведях в Скалистых горах, диких кошках и пантерах в горах Вирджинии. Иногда Фукса можно было убедить рассказать о преступниках и отчаянных личностях, которых он знал. Помню один забавный рассказ про себя, который заставил бабушку, работавшую над хлебом на хлебной доске, хохотать до тех пор, пока она не вытерла глаза голой рукой, руки в муке. Было так:

Когда Отто покинул Австрию, чтобы приехать в Америку, один из его родственников попросил его присмотреть за женщиной, которая плыла на той же лодке, чтобы присоединиться к своему мужу в Чикаго. Женщина начала с двумя детьми, но было ясно, что в пути ее семья может стать больше. Фукс сказал, что он «хорошо ладил с детьми», и ему нравилась мать, хотя она сыграла с ним неприятную шутку. Посреди океана у нее родился не один ребенок, а три! Это событие сделало Фукса объектом незаслуженной известности, так как он путешествовал с ней. Стюардесса третьего класса возмущалась им, доктор смотрел на него с подозрением. Пассажиры первой каюты, собравшие для женщины кошелек, проявляли к Отто смущающий интерес и часто расспрашивали его о его подопечных. Когда тройню доставили на берег в Нью-Йорке, ему, по его словам, пришлось «некоторых из них нести на себе». Поездка в Чикаго была еще хуже, чем морское путешествие. В поезде было очень трудно достать молоко для младенцев и содержать их бутылочки в чистоте. Мать старалась изо всех сил, но ни одна женщина из своих природных ресурсов не могла прокормить троих младенцев. Муж в Чикаго работал на мебельной фабрике за скромную зарплату, и когда он встретил свою семью на вокзале, то был поражен ее размерами. Он тоже, кажется, считал Фукса виноватым. «Я был очень рад, — заключил Отто, — что он не вымещал свою обиду на этой бедной женщине; но у него был угрюмый глаз для меня, хорошо! Вы когда-нибудь слышали о том, чтобы молодому парню так не везло, миссис Берден?

Бабушка сказала ему, что она уверена, что Господь помнил эти вещи в его пользу и помогал ему из многих передряг, когда он не понимал, что его защищает Провидение.

Пять идеальных причесок — Best of New York Beauty (2006)

Пять фирменных стилей, пять идеальных стрижек.

Иллюстрации Кагана Маклеода

• Пол Подлаки

  25 Э. 67-я улица, 212-717-6622

  Невозможно взглянуть на фотографии на странице вечеринки модного журнала и не увидеть работы Пола Подлаки. Быстро говорящий гуру по прическам из Верхнего Ист-Сайда находится на быстром наборе каждого PYT в 10021, и он звонит на дом. Он с удовольствием осматривает платье и делает предложения, чтобы льстить стилю. Просто знайте, что если вы хотите, чтобы Podlucky участвовала в больших торжествах, таких как вечеринка Института костюма (в мае) или New Yorkers for Children (в сентябре), вам лучше подумать о том, чтобы позвонить прямо сейчас.

• Томми Бакетт
  Салли Хершбергер Центр города

  425 W. 14-я улица, 212-206-8700

  Возможно, вы не родились с замками, которые естественным образом идеально (но не слишком идеально) встают на место, но в руках Бакетта об этом никто никогда не узнает. Он обновляет вездесущую лохматую стрижку, подстригая ее ножницами, а не бритвой, так что края выглядят более чистыми и гладкими, но все же отчетливо небрежными. Его среднезападное обаяние и мальчишеская миловидность заставят вас пожелать, чтобы встреча длилась дольше часа.

• Лори Фоли
  L’Atelier de Laurie

  124 E. 4-я улица, 212-358-8900

  Если вы недавно проходили мимо кого-то, цвет которого настолько идеально соответствует солнечному поцелую, что он должен быть настоящим, скорее всего, это работа Фоули. В ее кресле сидят модели, модные редакторы и местные жители Ист-Виллидж (она превратила Гвинет Пэлтроу из блондинки в брюнетку и обратно, а Шерил Кроу придала ей залитый солнцем вид). Они приходят за фирменными бликами Фоули, нарисованными вручную (то есть без фольги), которые создают ослепительные индивидуальные оттенки.

• Мужская парикмахерская Сальваторе

  1 Нью-Йорк Плаза, 212-742-8254

  Банкиры не делают особо сложных причесок: главное не выделяться. Немного не по бокам и аккуратное декольте, как правило, работает для большинства, особенно если это вводится в эффективная и мужская среда, и если она предлагает возможности для общения, тем лучше. Сальваторе — фаворит Goldman Sachs. И вы могли бы найти Хэнка Полсена, просматривающего его FT в следующем кресле без излишеств.

• Ринго Йип
  Салон Ринго

  ул. Ладлоу, 126, 212-228-8812

  Если вы хотите слиться с толпой в Бальном зале Бауэри, назначьте встречу с Ипом. Местные музыканты, художники и вообще хипстеры Нижнего Ист-Сайда всех возрастов (бывший гитарист Blondie Крис Стейн, член команды дизайнеров Марка Джейкобса) стекаются сюда за крутыми, острыми стрижками. с характером. Он даже подстригается по воскресеньям, чтобы приспособиться к неустойчивому графику своих клиентов.