Отечество мое сочинение: Сочинение на конкурс «Моё отечество»
Сочинение на конкурс «Моё отечество»
Моё отечество
Родина-это отечество, дом, родная страна. Это слово имеет множество значений! У каждого есть своя родина, где он родился, жил, рос.
Для меня родина- это Украина. Именно там я родилась, выросла. Именно с этим местом у меня связано много воспоминаний и только самые наилучшие впечатления! Там живут мои родственники и друзья.
Страна, в которой я родилась, многое значит для меня. Летом я с родителями ездила отдыхать к морю, и, проезжая поля, любуясь лучами солнца, которые освещали места, где я жила, восхищалась красотой этой страны! Я бы так и жила там, но, к сожалению, моя семью вынуждена была уехать оттуда.
Теперь я живу в России, которая не менее красива и прекрасна! Великая страна, которая приняла нас как своих родных детей, которая не дала нам отчаяться и потерять веру в свои силы. Но я очень скучаю по родному краю!
Особенно трудно было в первое время, когда не слышно было родного языка, когда трудно было в школе.
Время, конечно, лечит и помогает, но ведь нельзя забыть, да и не нужно забывать то место, которое так дорого тебе, где ты прожила 11 лет, с самого рождения, страна, в которой каждый уголок для тебя родной. Я жила в тихом и небольшом городке на берегу Азовского моря:
Здравствуй, город родной, мой задумчивый край,
Весь в лучах золотых – озорной и весенний!
Заводские гудки, уходящий трамвай,
Шум Азовской волны и моё настроение!
Мариуполь родной, расцветай и живи!
Как же мне повезло – здесь, у моря, родиться!
Когда наступал летний сезон ,мы целой гурьбой ходили купаться на море, наблюдали за восхитительным закатом, кормили чаек! Действительно, всё было в золотых лучах! А море такое ласковое, такое родное. А знаете:
Здесь Пушкин был!
И памятью поэта
Неистощимо полнятся года.
Мне очень жаль, что сейчас в город с названием Мариуполь сложно попасть. Пусть там было мало парков развлечений, достаточно старые автобусы разъезжали по всему городу, но именно мой город, именно моя родина запомнилась мне, как самое красивое место в мире.
Пускай там нет Эйфелевой башни или красивых долин с водопадами, которые известны всему миру, но там есть добрые люди, чистое голубое небо, горизонтом граничащее с морем и другие красивейшие места, которые разбросаны по всей стране!
Каждый человек может сказать только самые лучшие слова о месте, где он родился и ведь это неспроста. Место, где ты родился для тебя не имеет плюсов и минусов, для тебя оно любимо такое, какое оно есть, каким ты увидел его первый раз! Я также, как и другие люди не могу назвать свою страну плохой, несмотря на то, что там сейчас происходит.
Мне обидно, что сейчас я, просматривая фотографии в интернете, не вижу тех радостных людей, которых я видела каждый день, идя в школу. Я не вижу тех солнечный лучей и создается впечатление, что каждый день над страной стоит хмурая погода. Жаль, что я уже не общаюсь с моими друзьями из-за такой обстановки. И очень грустно сознавать, что я больше не вернусь на свою родину, что не увижу тех родных мест и тех, так хорошо знакомых улиц, переулков, площадей.
Но очень хочется верить, что когда-нибудь взрослые поймут, что они наделали и всё, с Божьей помощью, вернётся на круги своя.
Солнце вновь осветит мои родные места, Мариуполь возродится, настроение у людей придёт в норму, и белокрылые чайки возвестят о прекрасном спокойном времени!
Я всей душой желаю скорее прихода этого благословенного часа!
Мне приходится общаться со своей бабушкой через интернет, и она рассказывает, какие у них растут прекрасные цветы, как на деревьях появляются первые листики. Так хочется обнять родную бабулю, и не по скайпу, а вживую, сесть рядом, попить чайку и послушать, как она поёт мои любимые песни.
Я очень надеюсь, что в скором времени в моей родной стране, в моем родном городе все станет, как прежде, и я снова буду петь со своими подругами любимую песню:
Есть город на карте моей Украины,
В котором я с детства живу.
Он носит чудесное имя Марии!
Его «рiдним мiстом» зову.
Мой город любимый, одною судьбою
С тобой Мариуполь живу.
Мой солнечный город, мой город у моря
Тебе свою песню пою.
Любовь к родине невозможно уничтожить, она либо есть — либо её нет…
А у меня она есть, спасибо Богу!
Климовец Анастасия
Ученица 8 «Б» класса
МБОУ «СОШ№10» г.Реутов
План Сочинения На Тему Мое Отечество – Telegraph
➡➡➡ ПОДРОБНЕЕ ЖМИТЕ ЗДЕСЬ!
План Сочинения На Тему Мое Отечество
Опубликовано Гончарова Эгнара Ивановна
вкл 21.02.2019 — 9:55
Родина-это отечество, дом, родная страна. Это слово имеет множество значений! У каждого есть своя родина, где он родился, жил, рос.
Для меня родина- это Украина. Именно там я родилась, выросла. Именно с этим местом у меня связано много воспоминаний и только самые наилучшие впечатления! Там живут мои родственники и друзья.
Страна, в которой я родилась, многое значит для меня. Летом я с родителями ездила отдыхать к морю, и, проезжая поля, любуясь лучами солнца, которые освещали места, где я жила, восхищалась красотой этой страны! Я бы так и жила там, но, к сожалению, моя семью вынуждена была уехать оттуда.
Моё отечество
Родина-это отечество, дом, родная страна. Это слово имеет множество значений! У каждого есть своя родина, где он родился, жил, рос.
Для меня родина- это Украина. Именно там я родилась, выросла. Именно с этим местом у меня связано много воспоминаний и только самые наилучшие впечатления! Там живут мои родственники и друзья.
Страна, в которой я родилась, многое значит для меня. Летом я с родителями ездила отдыхать к морю, и, проезжая поля, любуясь лучами солнца, которые освещали места, где я жила, восхищалась красотой этой страны! Я бы так и жила там, но, к сожалению, моя семью вынуждена была уехать оттуда.
Теперь я живу в России, которая не менее красива и прекрасна! Великая страна, которая приняла нас как своих родных детей, которая не дала нам отчаяться и потерять веру в свои силы. Но я очень скучаю по родному краю!
Особенно трудно было в первое время, когда не слышно было родного языка, когда трудно было в школе. Время, конечно, лечит и помогает, но ведь нельзя забыть, да и не нужно забывать то место, которое так дорого тебе, где ты прожила 11 лет, с самого рождения, страна, в которой каждый уголок для тебя родной. Я жила в тихом и небольшом городке на берегу Азовского моря:
Здравствуй, город родной, мой задумчивый край, Весь в лучах золотых – озорной и весенний! Заводские гудки, уходящий трамвай, Шум Азовской волны и моё настроение! Мариуполь родной, расцветай и живи! Как же мне повезло – здесь, у моря, родиться!
Когда наступал летний сезон ,мы целой гурьбой ходили купаться на море, наблюдали за восхитительным закатом, кормили чаек! Действительно, всё было в золотых лучах! А море такое ласковое, такое родное.
А знаете:
Мне очень жаль, что сейчас в город с названием Мариуполь сложно попасть. Пусть там было мало парков развлечений, достаточно старые автобусы разъезжали по всему городу, но именно мой город, именно моя родина запомнилась мне, как самое красивое место в мире. Пускай там нет Эйфелевой башни или красивых долин с водопадами, которые известны всему миру, но там есть добрые люди, чистое голубое небо, горизонтом граничащее с морем и другие красивейшие места, которые разбросаны по всей стране!
Каждый человек может сказать только самые лучшие слова о месте, где он родился и ведь это неспроста. Место, где ты родился для тебя не имеет плюсов и минусов, для тебя оно любимо такое, какое оно есть, каким ты увидел его первый раз! Я также, как и другие люди не могу назвать свою страну плохой, несмотря на то, что там сейчас происходит.
Мне обидно, что сейчас я, просматривая фотографии в интернете, не вижу тех радостных людей, которых я видела каждый день, идя в школу.
Я не вижу тех солнечный лучей и создается впечатление, что каждый день над страной стоит хмурая погода. Жаль, что я уже не общаюсь с моими друзьями из-за такой обстановки. И очень грустно сознавать, что я больше не вернусь на свою родину, что не увижу тех родных мест и тех, так хорошо знакомых улиц, переулков, площадей.
Но очень хочется верить, что когда-нибудь взрослые поймут, что они наделали и всё, с Божьей помощью, вернётся на круги своя.
Солнце вновь осветит мои родные места, Мариуполь возродится, настроение у людей придёт в норму, и белокрылые чайки возвестят о прекрасном спокойном времени! Я всей душой желаю скорее прихода этого благословенного часа!
Мне приходится общаться со своей бабушкой через интернет, и она рассказывает, какие у них растут прекрасные цветы, как на деревьях появляются первые листики. Так хочется обнять родную бабулю, и не по скайпу, а вживую, сесть рядом, попить чайку и послушать, как она поёт мои любимые песни.
Я очень надеюсь, что в скором времени в моей родной стране, в моем родном городе все станет, как прежде, и я снова буду петь со своими подругами любимую песню:
Есть город на карте моей Украины, В котором я с детства живу.
Он носит чудесное имя Марии! Его «рiдним мiстом» зову. Мой город любимый, одною судьбою С тобой Мариуполь живу. Мой солнечный город, мой город у моря Тебе свою песню пою.
Любовь к родине невозможно уничтожить, она либо есть — либо её нет…
Климовец Анастасия
Ученица 8 «Б» класса
МБОУ «СОШ№10» г.Реутов
Нарисуем попугая цветными карандашами
Человек несгибаем. В.А. Сухомлинский
Сочинение на конкурс » Моё отечество » | Образовательная…
Конкурс сочинений и эссе «Моя малая родина »
Как написать сочинение на тему » Моя малая Родина «?
Моя малая Родина сочинение по плану 5, 7, 11 класс
С чего начинается Родина – сочинения на тему « Родина »
Контрольная Работа Многогранники 10 Класс Атанасян
Сочинение По Обществознанию Смысл Жизни Человека
Сколько Баллов Можно Получить За Сочинение Егэ
Реферат М Гафури
Особенности Сестринского Процесса В Гериатрии Реферат
Отечество | The New Yorker
Иллюстрация СИЛЬИ ГЁТЦ
Вечером после того, как моя грин-карта была одобрена, мой отец поднялся на нашу крышу в Дели, которая лежала под прямой траекторией полета в аэропорт, и под качающимися огнями самолета он оплакивал: «Мы вырастили наших детей идеальными иностранцами».
Через секунду печаль сменилась презрением: «Называйте себя гражданами мира. Глобальные ублюдки, скорее!»
Почти все дети друзей моих родителей воспитывались в эмиграции; по всей Индии родители старели в одиночестве, вызывая и успокаивая меланхолические приливы виски, принесенным глобальными ублюдками, дрейфуя к знакомому индийскому чувству оставления позади. Мой отец держал в ящике стола сертификат, награждавший его за верность дымным удовольствиям Лафройга квадратным дюймом торфа в Шотландии. Он пошутил: «У меня есть земля в Дели и на острове Айлей!»
Наши эмоциональные ритмы долгое время следовали обычным миграционным моделям: зимние толпы иммигрантов возвращаются в Индию с подарками в виде зефира, сумок на молнии и косметичек, которые они получили бесплатно; Индийские родственники направляются на север, наполняя летнее небо имбирными огурцами, палантинами с узором пейсли и последним фамильным серебром.
По мере того, как ночи становились холодными, когда я был маленьким, мы поджидали американцев индейского происхождения, некоторые из которых превратились в хиппи, некоторые в республиканцев.
Вместо того, чтобы считаться непритязательными индейцами, они сообщили, что на улицах Америки их принимают за испанцев. Они купили ковры и кашемир; пробовали ароматные блюда, воскресившие забытые рецепты навабов; ездил в роскошные туры по Раджастану, которые оплатил мой отец, чтобы они могли компенсировать ему в долларах его редкие летние визиты. Я знал, что эти доллары не позволят ему ни путешествовать, ни питаться в Америке иначе, как подло, дешево.
Несколько лет спустя в Штатах я ощутил нарастающий страх перед визитом мести. Индейцы пришли вернуть свою гордость! Они сушили свои трусы на кустах нашего подразделения, а когда им говорили, что они нарушают правила, они ругали американскую свободу. Они бы сказали, что внуки были еще большими идиотами, чем дети горничной из Дели, которая приехала из трущоб и оставила мыло черным. Они показывали, что думают об отходах, упаковывая пустые банки из-под варенья, чтобы увезти их в Индию. Они спрашивали: «Сколько у тебя американских друзей?», чтобы указать, что ты все еще не на своем месте.
Корейско-американские, еврейские или латиноамериканские друзья не в счет.
Когда мне было от двадцати до тридцати лет, когда я медленно писал свои первые романы, я снимал ряд крошечных комнат в темных мозаиках общих квартир. Я жил на два чемодана, отказался устроиться на работу и целыми днями читал на деревянной кровати-платформе, которую нашел брошенной на улице. Я растратил свою гордость. Я, как заметил мой отец, даже боялся официантов.
«Киран Десаи! За что вы благодарите и благодарите официанта? О, спасибо, о, спасибо — за курицу, у которой меньше вкуса, чем у картофеля».
И: «Поджарь специи! Подрумяньте специи!» — призвал он. Не стоило есть вне дома. Это была также жалкая работа, чтобы оживить вымытые продукты супермаркетов Первого мира.
«Папа, с меня хватит. . . .
«Отлично. Я позабочусь о себе», — сказал он.
Когда он умер, я ходила, как оборванная ворона, и говорила даже незнакомым людям: «Мой отец умер, мой отец умер». Моя неосторожность смутила меня, но я ничего не мог с собой поделать.
Без моего отца на его крыше в Дели, почему я был здесь? Без него там, зачем мне возвращаться? Без этой боли между нами, из чего я был сделан?
Он сказал: «Не будь сентиментальным, когда дело доходит до отказа от индийского паспорта». Он сказал: «Почему ты хочешь остаться там и работать как собака?» Он сказал: «Тебе здесь делать нечего, не возвращайся». Он сказал: «Возвращайся без стыда, если не получишь визу, хорошо?»
Через год после его смерти я отправился в здание суда в нижнем Манхэттене.
«Сколько у вас жен, сэр?» — спрашивал чиновник человека внутри, выглядевшего неуверенно. «Два? Три? Подумай об этом, а потом вернись и скажи мне».
«Снимите шляпу, шляпу , », — приказал другой чиновник встревоженному китайцу, который то и дело снимал очки. Кого-то еще отчитывали за то, что он надел пушистый желтый спортивный костюм вместо официальной одежды. Вошел судья. Мы встали. Через двадцать три года после приезда я стал гражданином.
На улицах, наблюдая за толпами жителей Нью-Йорка, мой отец поражался низкому качеству иммигрантов, выставленных напоказ.
«Со всем миром на выбор. . . — размышлял он. Затем, словно предвидя будущее, он расширился до грозного предупреждения: «А что будет, если эта шайка возьмет верх?» ♦
Журнал Орион — Отечество
МЕЖДУ океаном и пустыней, в месте, которое сейчас называется Гана, есть большой зеленый лес. Или, по крайней мере, был. Есть еще лес, но он менее велик. Части его были захвачены моими предками, прирученными к моему отечеству — Асанте (или Ашанти, как это часто пишется). Я никогда там не жил, но часто бываю там с детства. Сейчас я живу в Бруклине, Нью-Йорк.
Когда я рос, мой отец работал в агентстве ООН. Его работа означала, что я вырос кочевником, переезжая в другую страну каждые несколько лет: Танзанию, Италию, Эфиопию, Уганду и Англию. Ежегодно моему отцу предоставляли то, что ООН называет «отпуском на родину».
Когда мы выходили из самолета в столице Ганы, Аккре, мой отец иногда поворачивался ко мне, широко разводил руки и говорил: « Аквааба !— Добро пожаловать».
Как и многие дипломаты, мой отец легко передвигался, где бы мы ни находились. А вот в Гане тем более. В Гане он, казалось, парил.
В какой-то момент во время нашего отъезда домой какой-нибудь любознательный незнакомец — ганец — непременно осведомлялся о моей национальности. Моя мать американка армянского происхождения. Обычно незнакомец задавал этот вопрос на тви — языке асанте, который наряду с английским стал лингва-франка в этой небольшой стране с населением около тридцати миллионов человек, где говорят более чем на восьмидесяти языках. Я не говорю на тви, но я всегда знал, о чем спрашивают, по тому, как незнакомец наблюдал за мной — как будто я был неопознанной едой в буфете.
«О чем ты говоришь?» мой отец отвечал, всегда на английском языке. «Это моя дочь. Она из Ганы — девочка из племени асанте. Затем мне: «Это и твой дом тоже». Мне нравилось, когда он это говорил, нравилось, когда мне говорили, что я принадлежу тому же месту, что и он. Мама ушла, когда мне было два года.
В Гане я часто чувствовал себя не в своей тарелке. Физически я выделялась и в толпе, и среди родных. Когда я ел фуфу руками, как и все остальные, люди смеялись и поднимали большой шум. Обруни, торговки звонили мне и жестами предлагали привести отца к их прилавкам. Обруни означает «иностранец». Но также верно и то, что, несмотря на то, как я торчал в Гане, когда я был со своим отцом, где угодно мог быть домом, потому что он был моим домом. И Гана была там, где он был счастлив больше всего, так что я тоже был счастлив там.
В отпуске мы проводили несколько дней, встречаясь с кузенами и школьными друзьями моего отца в Аккре, затем он одалживал машину или нанимал водителя для пяти- или шестичасовой поездки в Асанте. Прислонившись головой к окну на заднем сиденье, я смотрел, как город сужается — здания и толпы сжимаются, бетонные дороги превращаются в медно-красную и резко изрытую грязь.
Грунтовая дорога вела нас через маленькие городки с оживленными торговыми кварталами и придорожными «закусочными», торгующими холодным пивом и мясом на вертеле; через деревни из глины и плетеных домов с соломенными крышами; и через полоски пышного леса, из которого выходили группы девочек-подростков с ведрами с водой, изящно балансирующими на головах. Когда они повернулись, чтобы заговорить друг с другом, и засмеялись без катастрофы, я подумал, что это чудо.
Иногда мой отец проводил часы в машине, рассказывая истории Ананси, часть древней и богатой традиции рассказывания историй Асанте. Ананси из историй — паук-обманщик. Он перемещается взад и вперед между человеческим и животным миром, миром богов и духов. Куда бы он ни пошел, он создает проблемы. Он замышляет и осуществляет сложные заговоры: купить истории бога неба; выманить черепаху из ее обеда; подарить луну любимому сыну; украсть всю мудрость мира для себя. Иногда Ананси выигрывает, иногда проигрывает. Часто его возмездие приводит к выгоде человечества.
«Этот самый лес мы сейчас проходим», — говорил отец.
Дождь смывает мудрость в реку, которая несет ее в море и разносит по всему миру.
Мой отец, как и его отец до него, а до него его отец, часто начинал истории Ананси со слов: «На самом деле мы не имеем в виду, что то, что мы собираемся сказать, является правдой. Рассказ, рассказ; пусть придет, пусть уйдет». Он часто заканчивал их словами: «Это моя история. Если оно сладкое или не сладкое, возьми его в другом месте, и пусть оно вернется ко мне».
***
Моя бабушка живет в столице региона Асанте, Кумаси, на улице, названной в ее честь — улице Офаа Джантуа. Джантуа — ее девичья фамилия, и это фамилия, под которой ее знает большинство людей в сообществе, хотя формально она взяла фамилию моего деда, когда они поженились — практика, которую принесла британская колонизация.
Традиционно общество асанте во многом матриархальное. Мужчины переезжают в семьи своих жен, когда женятся. Дети наследуют имущество своих матерей. Есть король — Асантехене, — но он избирается из числа подходящих мужчин королевского происхождения королевой-матерью (названной так не потому, что она биологическая мать короля, а потому, что она является духовным главой общины и хранитель генеалогических знаний).
Дом моей бабушки — дом десятилетней давности, построенный на средства и под надзором моей тети Харриет на том же участке земли, где выросли тетя Харриет, мой отец, и две другие их сестры, Вайолет и Фреда, — расположен среди домов членов расширенной семьи.
Старый дом стоит до сих пор, хотя в сезон дождей протекает крыша. Иногда, в засушливый сезон, моя бабушка сдает его в аренду, в последний раз — русскому врачу, имеющему частную практику в этом районе.
Целый день родственники заходят с едой и сплетнями — джоллоф рис с козьим мясом, кенки и тушеным мясом, последние новости о племяннике, который женился, не представив должным образом свою жену старейшинам семьи.
Все это, особенно сплетни, бабушка воспринимает с восторгом. Она теряет зрение и равновесие. Выйти и выйти сложно. Это расстраивает ее, но ее утешает компания близких.
Помимо ежедневных посетителей, о моей бабушке заботится ее племянник, Папа Яу, который живет с ней все свое время еще до того, как мой дедушка умер семь лет назад. За свою заботу Папа Яу получает компенсацию от большой семьи. Это обычное дело в Асанте: молодые одинокие мужчины и женщины заботятся о своих пожилых родственниках. У моей большой семьи есть общий котел денег на уход за пожилыми людьми, плату за обучение, неотложную медицинскую помощь и похороны. Каждый год каждый вносит свой вклад, в том числе в последние годы и я.
Когда член семьи в беде, вмешивается коллектив. Это я знаю не понаслышке. Я знаю это глубоко, так, что чувствую себя в безопасности. После того, как моя мать уехала, мой отец изо всех сил старался со мной и моей сестрой один, но его работа была сложной и требовала частых поездок. На два с половиной года, пока он не женился на моей мачехе из Танзании, он отправлял нас жить к тете Харриет в Англию.
Тетя Харриет любила нас — и любит до сих пор — как своих собственных детей. Ее дочь — моя кузина Лаура — для меня как сестра. В традиции асанте так и должно быть. Дети воспитываются в общине. Между тетушкой и матерью, кузиной и сестрой меньше различий, чем на Западе. Я был разлучен со своей биологической матерью, и я тосковал по ней, но я никогда не оставался без материнской заботы.
Младший брат моей бабушки — мой дядя Дж. Э., футболист на пенсии как за уважаемую местную команду «Асанте Котоко», так и за сборную Ганы — живет в отдельном гостевом доме за старым домом моей бабушки. Моя бабушка и дядя Дж. Э. — ей под восемьдесят, ему под семьдесят — до сих пор ссорятся, как братья и сестры. Она командует им; он жалуется. Он всегда забывает запирать ворота, когда возвращается домой с точки (то, что ганцы называют барами), возражает она. Однако за ссорами скрывается любовь. Поскольку дядя Дж. Э. никогда не был женат и у него нет собственных детей, моя бабушка следит за тем, чтобы он получал фуфу и арахисовый суп.
Тетя Харриет построила новый дом, потому что, приближаясь к пенсионному возрасту — она проработала медсестрой в реанимации в Англии сорок пять лет и до сих пор работает по сменам — она знала, что хочет «чаще ходить домой. ” Несмотря на сорок пять лет за границей, Асанте всегда будет ее домом. Теперь она бывает там по несколько месяцев каждое лето и иногда на Рождество. Она наслаждается качественным временем с моей бабушкой. После обеда они проводят дни на крыльце, принимая посетителей, перекусывая свежими ананасами и папайей и споря с политиками по радио.
«Бесполезно, многие из вас», — говорят они. «Все эти деньги вы с нас собираете, а еще у нас есть думсор».
Думсор — так жители Ганы называют постоянные и непредсказуемые отключения электроэнергии в стране. Термин происходит от двух отдельных слов тви: dum — «выключать или гасить» — и sɔ — « включать или разжигать».
Итак, в общих чертах Dumsor означает «выключено и включено».
***
Когда я был ребенком, помимо историй об Ананси, мой отец рассказывал мне истории о нашем происхождении и традициях.
Начиная с XV века представители племен нсута, беквай, кокофу, двабен и мампон в поисках места для поселения и роста мигрировали на север — из перенаселенных бассейнов рек Пра и Офин, в необитаемый лес, ставший Асанте.
Превратить упрямую дикую природу в фермы и деревни было немалым подвигом. Заброшенные поселения быстро поглощались. Их защита требовала неустанных усилий и сотрудничества. Благодаря этому сотрудничеству многие племена, слабо связанные по языку и происхождению, стали одним народом — народом асанте. Центральным элементом их новой идентичности был коллективистский образ жизни — сплоченные расширенные семьи, практика взаимопомощи, совместная ответственность за заботу о молодежи и пожилых людях. Этот образ жизни до сих пор связывает мою семью через границы и часовые пояса.
***
В семнадцать лет мой отец покинул Асанте и отправился в Соединенные Штаты, чтобы поступить в Университет Денисона в Огайо. Позже, в аспирантуре, он переехал в Кембридж, штат Массачусетс. Там он познакомился с моей матерью, выросшей в соседнем Уотертауне.
Бабушка и дедушка моей матери пережили Геноцид армян — систематическое массовое изгнание и убийство армян, проводившееся на территории тогдашней Османской империи между 1914 и 1923 годами. на Ближний Восток пешком в поисках убежища — мои предки жили в городе Мараш у подножия горы Ахир. Так же, как Асанте — моя родина, Мараш — моя родина. Но Мараша больше нет. Армянские дома, церкви, школы и предприятия давно сожжены дотла.
Город, восстановленный на его месте, называется Кахраманмараш. В Кахраманмараше мне некого навестить.
Мои армянские предки — те, кто выжил, — в конце концов нашли убежище в Аргентине, Франции и США. Когда они росли, мои бабушка и дедушка говорили дома по-турецки. Они также говорили по-английски с акцентом Массачусетса. Став взрослыми, воспитывая мою маму и ее брата, они посещали армянскую православную церковь, но праздновали рождение Иисуса 25 декабря, а также 6 января — армянское Рождество.
В детстве я часто чувствовал себя далеким от родины моих предков — культурно, географически, лингвистически. Я так и не научился говорить на тви. Я также не говорю по-турецки или по-армянски. Друг с другом мои родители говорили по-английски. Но у меня остались только тени воспоминаний о них как о паре.
Несмотря на поездки в отпуск на родину в Гану, я не решаюсь полностью объявить эту страну или регион Асанте своим домом, особенно в компании других ганцев. Я беспокоюсь, что они будут проверять меня, и я потерплю неудачу.
Это случалось раньше. Это происходит почти каждый раз, когда я беру интервью у ганского таможенника, когда еду туда во взрослом возрасте. Я отдаю свой американский паспорт. Чиновник открывает его на странице, удостоверяющей личность, видит мое имя, смотрит на меня, сморщив нос.
«Овусу?»
«Да».
«А ваше второе имя Аджоа?»
(Аджоа — это имя Асанте, данное детям женского пола, рожденным в понедельник. Считается, что день недели, в который человек рождается, влияет на его душу и характер).
«Да».
«Значит, вы ганец?»
«Да».
«Вы говорите на ганском языке?»
«Нет, к сожалению».
«Эиии, почему бы и нет? Если ты ганец, ты должен хотя бы знать Тви».
«Я знаю. Я хочу учиться.»
«Вы должны попробовать».
Обычно мне удается рассмеяться. Я говорю: «Вы правы . » Я стараюсь держаться за слова отца: «Это и твой дом тоже».
«Аквааба», — иногда говорит чиновник, ставя печать в мой паспорт.
Я чувствую себя еще менее уверенно, называя себя армянином, потому что, пока мне не исполнилось двадцать с небольшим, я очень мало времени проводил с семьей моей матери. Моя мать — гражданка США, поэтому я стал американцем при рождении, но не жил здесь, пока мне не исполнилось восемнадцать, и я переехал в Нью-Йорк, чтобы учиться в колледже. Называть себя американцем тоже не совсем правильно. И хотя я выучил язык в некоторых местах, где жил ребенком и подростком, я также не могу претендовать на эти места, причем не безоговорочно. Я знал, что эти дома всегда предназначались для временного проживания.
Когда мне было тринадцать, мой отец умер от рака. Моя мать так и не пришла забрать меня. И снова моя большая семья Асанте протянула руку, чтобы поддержать меня, поддержать меня, направить меня. Они предложили мне дома. Столько предложений, даже от родственников, которых я встречал всего раз или два. В конце концов, мы с сестрой решили остаться с мачехой. Мы не хотели расставаться с ней и нашим младшим сводным братом.
Мы не хотели, чтобы что-то еще в нашей жизни менялось. Но эти предложения были напоминанием о том, что мы никогда не будем одни, что нам никогда не будет некуда пойти. За это напоминание я был и остаюсь глубоко благодарен. Но также верно и то, что потеря моего отца — великого героя моей жизни — увеличила дистанцию и усилила смещение, которое я чувствовал по отношению к местам своего происхождения и к самому понятию дома.
***
Как и многие люди, потерявшие родителей в молодом возрасте, мое горе во многом является частью меня самого. Я тоскую по матери, которую так и не узнал в детстве; для приюта моего отца, взятого слишком рано; за все места, которым я хотел принадлежать, но должен был покинуть; за мою разрушенную, непознанную родину; для отечества я никогда не буду полностью жить. Моя скорбь — по людям, по месту, по дому — постоянна. Как ни странно, это утешение. «Ваша радость, — писал ливано-американский писатель, поэт и художник Халил Джебран, — это разоблачение вашей печали.
И тот самый колодец, из которого поднимается ваш смех, часто наполнялся вашими слезами. А как иначе?»
Как еще может быть? Поскольку я вырос кочевником, я видел так много красоты мира: восход солнца над горой Килиманджаро, величие дождя над Серенгети, танцующих фламинго в озере Рифтовой долины. Я проехал на плечах отца через заповедник бабочек в лесу Асанте. Будучи подростком, я провел долгий весенний день, поедая мороженое и читая книгу Итало Кальвино « Невидимые города » в Колизее. Я сплавлялся по реке Нил. Окончание средней школы я отпраздновала танцами в лондонском ночном клубе. В двухэтажном автобусе домой я заснул на плече у своей кузины Лауры. Только потому, что я так любил все свои временные жилища, я скорбел, теряя их.
Под маской горя по поводу утраты отца скрывается радость тринадцати лет, проведенных за слушанием его рассказов. Из колодца слез покинутой моей матерью поднялся смех отношений, которые мы выковали за последнее десятилетие.
«Я всегда любила тебя», — теперь часто говорит она мне, и я ей верю.
Она поделилась со мной своими горестями — горестями, из-за которых было трудно быть матерью, которую, по ее мнению, я заслуживала. Я сказал ей, как отчаянно тосковал по ней, с печалями или без печалей. Вместе мы работаем над тем, чтобы, наконец, полностью разоблачить друг друга.
Но в том, чтобы чувствовать себя комфортно с горем, можно не заметить — по крайней мере, не сразу, — когда оно раздуется или увеличится до невыносимой тяжести.
Новая история — история роста — взяла верх над старой историей. Эта история — история разрушения. Мы уже слишком много разрушили.
***
В октябре 2018 года ООН выпустила отчет о климате, предупреждающий, что без «беспрецедентных действий» к 2040 году могут наступить катастрофические условия.Условия 0033 включают наводнения, засуху, нехватку продовольствия, массовое перемещение и вымирание, непрекращающиеся стихийные бедствия, войны и разрушение всех домов, которые я любил.
Эти условия напоминают мне, что все эти дома так тесно связаны друг с другом; что границы и разделения — человеческие конструкции. Я хочу, чтобы это напоминание не пришло из катастрофы.
Трудно сказать, почему именно от этого доклада у меня подогнулись колени. Я постоянно думаю и читаю об изменении климата. Работаю в области городского планирования и политики, в том числе по вопросам экологической справедливости. Доказательства, собранные в отчете, сделанные в нем выводы не были удивительными.
Я жил в китайском квартале Нью-Йорка, когда в 2012 году обрушился ураган «Сэнди». В пижаме и пушистых тапочках я стоял в дверях своего четырехэтажного жилого дома и светил фонариком на улицу, превратившуюся в реку. За несколько часов до этого мы потеряли электричество. Мимо пронеслись ветки деревьев и пластиковые бутылки. Детская обувь. При виде плавающей крысы я вскрикнула и захлопнула дверь. Наверху мы наполнили ванну и раковины водой. Свечи, которые я купила накануне, источали противоречивые ароматы корицы и лимонной вербены.
Мои соседи по комнате играли в «Карты против человечества» и шутили про зомби-апокалипсис. На следующий день, чтобы встретиться с другом, я отправился в Вест-Виллидж. По дороге я остановился, чтобы поглазеть на здание, потерявшее свой фасад. Это было похоже на замысловатый и сверхъестественный кукольный домик: неубранные кровати, картины и фотографии, все еще висевшие на стенах. Однако наиболее глубоко в Сэнди я помню темноту. Я помню завывание ветра. Это звучало как предостережение, как угроза, как будущее.
В последующие годы: ураганы Мария и Харви, ледяной щит Гренландии превратился в слякоть, Амазонка и австралийский буш в огне, рекордные температуры, токсичное загрязнение воздуха в Чикаго и Индии, половина Большого Барьерного рифа выгорела до смерти . А между тем, как это ни парадоксально: стирание научных данных в экологической политике и нормотворчестве. Отрицание самих доказательств некоторыми мировыми лидерами. Президент США называет изменение климата «мифическим», «несуществующим», «дорогостоящим розыгрышем».
Итак, нет, меня ничего не удивило в климатическом отчете ООН. Но мои колени подогнулись. Месяцами — в метро, на встречах, в душе — я сдерживала слезы. У меня были проблемы со сном и концентрацией внимания. Я чувствовал себя безнадежно.
Эта безысходность, как я узнал из Интернета, широко распространена. Это глобальное явление. У него есть название: климатическое горе. Часто это происходит — как это было в моем случае — постепенно, а потом все сразу. То, о чем я горевал, как я понял, было связано с некоторыми другими моими, более личными, горестями. В каком-то смысле я оплакивал потерю дома. Но в данном случае этим домом была планета. В данном случае я оплакивал не просто конец своего пребывания в каком-то месте, но конец всей жизни на земле.
***
Летом 2019 года я поехал в Гану, чтобы навестить своего сводного брата Кваме, который сейчас живет там со своей женой Элизабет. У них только что родился мальчик, Нана Кваси, и я отчаянно хотела его подержать.
На заднем сиденье машины Кваме, по дороге в ресторан в Аккре, я держал крошечную ногу Наны Кваси. Пристегнувшись к своему сиденью, он задремал. Я смеялся над его бульканьем и вздохами. Но по мере того, как росла моя любовь к племяннику, росло и мое горе. Какой мир унаследует Нана Кваси? За окном: бесконечный трафик. Груды пластиковых бутылок на обочине дороги. Из грузовиков вырывается черный дым.
Гана — страна с самой быстрорастущей экономикой в мире. Для многих ганцев это предмет гордости. Как и везде, многие там поклоняются идолу роста.
Рост, как гласит история, является ответом на все беды общества: безработицу, бедность, болезни. Только благодаря росту так называемый развивающийся мир будет «прогрессировать». Рост закончится думсором. Рост принесет образование, больницы, здоровье, счастье, безопасность, телевизоры с плоским экраном для всех.
Идолопоклонство росту проповедуется экономистами, Уолл-Стрит, академическими кругами, поп-культурой, средствами массовой информации и культом капитализма — культом, к которому принадлежит большинство правительств во всем мире.
Но реальность такова, что бесконечный экономический рост — опасный фальшивый идол. Планета не может его выдержать; уже не в состоянии это выдержать. Доступные нам ресурсы — топливо, полезные ископаемые, металлы — не только ограничены, но и чем больше мы их используем, тем больше парниковых газов выбрасываем. Написание этого кажется смешным. Это такая простая истина. Так очень очевидно. Тем не менее, настойчивая вера в идола роста сохраняется. Это то, на чем построены наши страны, наша экономика, наш образ жизни. В Гане, как и везде, это убеждение имело ужасные последствия: деградация земель, береговая эрозия, загрязнение рек и вырубка лесов.
Согласно отчету о состоянии первичных лесов мира за 2019 год, тропические леса Ганы — великий зеленый лес из истории происхождения асанте — быстро исчезают.
Только в 2018 году из-за лесозаготовок, добычи полезных ископаемых и расширения промышленного сельского хозяйства в стране произошло разрушительное 60-процентное сокращение первичных тропических лесов.
Это был самый высокий процент потери тропических лесов среди всех тропических стран.
Но во время той поездки в Гану, чтобы познакомиться с моим новым племянником, я вспомнил еще одну историю моего отца.
Помимо коллективизма, сказал он, еще одним центральным элементом идентичности асанте, порожденным нашими отношениями с лесом, был глубокий страх перед природой и уважение к ней.
В доколониальной религии асанте — религии, выросшей из опыта и уроков, объединявших племена, — поддержание гармоничных отношений между людьми, природой и духом было высшим долгом человечества.
Асанте верили в верховного творца Оньяме; в богине Земли Асасе Яа; в меньших божествах, называемых недрами, многие из которых принимали форму рек, деревьев, животных и камней; и в духах предков.
С начала двадцатого века большинство асанте считают себя христианами. Но, Асасэ Яа, предки и недра не забыты. Как это происходило во всем мире и на протяжении всей истории, священные истории объединялись, пересматривались и согласовывались.
Старый и новый способы понимания и бытия слились воедино. Множественные, даже противоречащие друг другу реальности сосуществуют. Мой отец, например, был прислужником в англиканской церкви; а в младенчестве он получил свое имя Асанте на церемонии, на которой его поместили на землю, как символ благодарности Асасе Яа за то, что он дал ему жизнь. Ей и предкам было возлито возлияние, чтобы заручиться их руководством и защитой. Я тоже получил такую церемонию, как и мои братья и сестры. Кваме позаботился о том, чтобы Нана Кваси тоже получила один.
Поскольку Оньяме сотворил землю в четверг, то есть в день Асасе Яа (Яа — это также имя, данное детям женского пола Асанти, рожденным в четверг), и в этот день ей должен быть предоставлен отдых. Без обработки и сбора урожая. Не хоронить мертвых. В другие дни, прежде чем тревожить землю, прежде чем брать ее щедроты, следует испросить разрешения через возлияние возлияний. И никто не должен требовать от земли больше, чем ему нужно. Осквернение и осквернение запрещены.
Однажды, гуляя с отцом, я уронил на тротуар фантик от конфеты и не пошевелился, чтобы поднять его.
«За неуважение к ней Асасе Яа может послать дождь на твой день рождения», — сказал мой отец. Я схватил обертку, сунул ее в карман.
***
Крещение Наны Кваси .
Кваме и Элизабет попросили меня стать крестной матерью Наны Кваси. Вместе мы поехали на автобусе в Асанте, чтобы навестить мою бабушку и крестить ребенка в той же англиканской церкви, где мой отец служил прислужником.
Кваме было всего пять лет, когда умер мой отец.
«Хотелось бы, чтобы у меня было больше историй о нем, — сказал он в автобусе, направляющемся в нашу родину, — чтобы поделиться с Наной Кваси».
— Как его крестная, — сказал я, — я обещаю рассказать ему все истории, которые помню.
В рассказах моего отца — о лесу, из которого мы вышли, Асасе Яа, предках, лоне и пауке Ананси — есть противоядие от истории роста.
Мне не нужно верить историям буквально, чтобы найти уроки, найти источник любви, которая поддерживала меня раньше и, я верю, будет поддерживать меня снова.
На самом деле мы не имеем в виду, что то, что мы собираемся сказать, правда , я скажу Нане Кваси. Рассказ, рассказ; пусть придет, пусть уйдет.
Я скажу ему: Мы народ, родившийся в лесу. Из него наши предки брали только то, что им было нужно. Что у них было, то и поделили. Это по-прежнему верно. Поскольку это по-прежнему верно, вы никогда не будете одиноки в этом мире или вам некуда идти.
Асасэ Яа, наши люди подарили своих детей с благодарностью. К ней относились с уважением.
Новая история — история роста — взяла верх над старой историей. Эта история — история разрушения. Мы уже слишком много разрушили.
Но старая история жива. Он жив благодаря тому, как наша большая семья заботится друг о друге. Он жив в том, что осталось от великого зеленого леса, и в сердцах жителей Ганы, которые борются за его сохранение.