(1)На краю дороги стоял дуб. (2)Вероятно, в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще, и в два раза выше каждой березы. (3)Это был огромный, в два обхвата дуб, с обломанными, давно, видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. (4)С огромными своими неуклюже, несимметрично растопыренными корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. (5)Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.(6)«Весна, и любовь, и счастие! – как будто говорил этот дуб. – (7)И как не надоест вам все один и тот же глупый бессмысленный обман! (8)Все одно и то же, и все обман! (9)Нет ни весны, ни солнца, ни счастья. (10)Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков. (11)Как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».(12)Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего-то ждал от него.

(13)Цветы и трава были и под дубом, но он все так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.(14)«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, – думал князь Андрей, – пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» (15)Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно-приятных в связи с этим дубом возник в душе князя Андрея. (16)Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь и пришел к тому же прежнему, успокоительному и безнадежному, заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.(17)Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. (18)Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем месяц тому назад; все было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами. (19)Целый день был жаркий, где-то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. (20)Левая сторона леса была темна, в тени; правая, мокрая, глянцевитая, блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. (21)Все было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.(22) «Да, здесь, в этом лесу, был этот дуб, с которым мы были согласны, – подумал князь Андрей. – (23)Да где он?» – подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и, сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. (24)Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. (25)Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого горя и недоверия – ничего не было видно. (26)Сквозь столетнюю жесткую кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что это старик произвел их. (27)«Да это тот самый дуб», – подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное весеннее чувство радости и обновления. (28)Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. (29)И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна – и все это вдруг вспомнилось ему.(30)«Нет, жизнь не кончена в тридцать один год, – вдруг окончательно беспеременно решил князь Андрей. – (31)Мало того, что я знаю все то, что есть во мне, надо, чтоб и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтобы не жили они так, как эта девочка, независимо от моей жизни, чтобы на всех она отражалась и чтобы все они жили со мной вместе!»(Л.Н. Толстой*)*Лев Николаевич Толстой

(1)На краю дороги стоял дуб. (2)Вероятно, в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще, и в два раза выше каждой березы. (3)Это был огромный, в два обхвата дуб, с обломанными, давно, видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. (4)С огромными своими неуклюже, несимметрично растопыренными корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. (5)Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.

(6)«Весна, и любовь, и счастие! – как будто говорил этот дуб. – (7)И как не надоест вам все один и тот же глупый бессмысленный обман! (8)Все одно и то же, и все обман! (9)Нет ни весны, ни солнца, ни счастья. (10)Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков. (11)Как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».

(12)Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего-то ждал от него. (13)Цветы и трава были и под дубом, но он все так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.

(14)«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, – думал князь Андрей, – пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» (15)Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно-приятных в связи с этим дубом возник в душе князя Андрея. (16)Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь и пришел к тому же прежнему, успокоительному и безнадежному, заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.

(17)Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. (18)Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем месяц тому назад; все было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.

(19)Целый день был жаркий, где-то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. (20)Левая сторона леса была темна, в тени; правая, мокрая, глянцевитая, блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. (21)Все было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.

(22) «Да, здесь, в этом лесу, был этот дуб, с которым мы были согласны, – подумал князь Андрей. – (23)Да где он?» – подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и, сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. (24)Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. (25)Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого горя и недоверия – ничего не было видно. (26)Сквозь столетнюю жесткую кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что это старик произвел их. (27)«Да это тот самый дуб», – подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное весеннее чувство радости и обновления. (28)Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. (29)И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна – и все это вдруг вспомнилось ему.

(30)«Нет, жизнь не кончена в тридцать один год, – вдруг окончательно беспеременно решил князь Андрей. – (31)Мало того, что я знаю все то, что есть во мне, надо, чтоб и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтобы не жили они так, как эта девочка, независимо от моей жизни, чтобы на всех она отражалась и чтобы все они жили со мной вместе!»

(Л.Н. Толстой*)

*Лев Николаевич Толстой — прозаик, публицист, философ.

Какое влияние оказывает природа на настроение и образ мысли человека? Именно этот вопрос находится в центре внимания Л. Н. Толстого.

Примером, позволяющим понять данную проблему, является антитеза, которая показывает, как меняется душевное состояние князя Андрея, созерцающего дуб в разные времена года. Впервые Болконский видит это дерево весной. На фоне молодых берез оно кажется герою старым, сердитым и презрительным уродом, который не хочет подчиниться обаянию весны.

Автор приводит столь подробное описание дуба по той причине, что он является отражением внутреннего состояние князя. Его душа обременена мрачностью и безысходностью, которыми веет от дерева. Эта мысль заключена Толстым в 15 и 16 предложениях.

Во второй раз князь видит этот дуб уже летом. Но вместо старого угрюмого дерева перед ним оказывается преображенный дуб, покрытый сочными молодыми листьями. После описания дуба писатель переходит к описанию душевного

Война и Мир — На краю дороги стоял дуб.

На краю дороги стоял дуб. Вероятно, в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще, и в два раза выше каждой березы. Это был огромный, в два обхвата дуб, с обломанными, давно, видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюже, несимметрично растопыренными корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.

On the edge of the road stood oak. Probably ten times older birches, who made up the forest, he was ten times thicker, and two times above each birch. It was a huge, twist of oak, with broken, long ago, visible, bitches and broken bows, overgrown with old sores. With his huge clumsily, asymmetrically embarrassed with hands and fingers, he was old, angry and contemptuous freak standing between smiling birchings. Only he one did not want to obey the charm of spring and did not want to see neither spring, nor the sun.

«Весна, и любовь, и счастие! — как будто говорил этот дуб. — И как не надоест вам все один и тот же глупый бессмысленный обман! Все одно и то же, и все обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастья. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они — из спины, из боков. Как выросли — так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам» .

«Spring, and love, and happiness! — As if he spoke this oak. — And how not to get tired of you all the same stupid senseless deception! All the same thing, and all the deception! There is neither spring, no sun, nor happiness. Won see, the crushed dead ate sit, always the same, and won and I spread my broken, encouraged fingers, where they grew up from the back, from the sides. As grown — it stands, and I do not believe your hopes and deceptions. «

Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего-то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он все так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.

Prince Andrei looked at this oak several times, driving through the forest, as if he was waiting for something from him. Flowers and grass were under oak, but he is still still frowning, motionless, ugly and stubbornly, stood in the midst of them.

«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, — думал князь Андрей, — пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, — наша жизнь кончена! » Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно-приятных в связи с этим дубом возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь и пришел к тому же прежнему, успокоительному и безнадежному, заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.

«Yes, he is right, a thousand times right this oak,» said Prince Andrei, — let others, young, are again amenable to this deception, and we know life — our life is over! »A whole new number of thoughts of hopeless, but sad and pleasant in connection with this oak arose in the soul of Prince Andrew. During this trip, he as if he again thought of all his life and came to the same, soothing and hopeless, the conclusion that he had nothing to start, that he had to live her life, without making evil, was not worried and nothing wishing .

Война и Мир — Описание дуба

Война и Мир — Как пришел к народу наш Кутузов

Война и Мир — Дуб

Война и Мир — 10 картина. Военный совет в Филях

Война и Мир — На краю дороги стоял дуб

Все тексты Война и Мир >>>

Примечания о войне и мире, Толстой, попадающий внутрь

Принц Андрей Болконский и дуб

Tolstoy’s Величайший дар писателя заключается в том, что он может проникнуть в головы всех разные лица. Амплитуда Войны и мира , как он исследует внутренний мир даже самых второстепенных персонажей. И он не доволен с этим. За свою карьеру он залезал в головы даже лошадям. и собаки.

 

Вот он в известной сцене из «Война и мир «, в которой писатель представляет точка зрения сварливого старого дуба (том второй, часть третья, глава первая): «У дороги стоял дуб. Вероятно, в десять раз старше, чем березы лесные. Он был в десять раз толще и вдвое выше любой березы. Огромный дуб, в обхвате вдвое превышающий размах рук человека, с обломанными ветвями. давно и сломанная кора покрыта старыми шрамами. Своим огромным, корявым, неуклюже, несимметрично раскинув руки и пальцы, оно стояло, старое, сердитое, презрительно и безобразно, среди улыбающихся берёз. Оно одно не хотело подчиняться к прелести весны, не хотел видеть ни весны, ни солнца.

«Весна, и любовь, и счастье! — казалось, говорил дуб. «А как же ты не надоел такой же тупой, бессмысленный обман! Всегда одно и то же, и всегда обман! Нет весны, нет солнца, нет счастья. Смотри, там сидят те задушенные, мертвые ели, всегда одни и те же; посмотри, как я раздвигаю свои сломанные, ободранные пальцы, где бы они ни росли — сзади меня или по бокам. Как они вырос, поэтому я стою и не верю в ваши надежды и обманы».

перевод Певеара и Волохонского

 

Конечно, мысли дуба, «хмурого, неподвижного, уродливого и упрямого», опосредовано через сознание центрального персонажа, князя Андрея Болконский. Он, а не дерево, тот, кто отказался от жизни и не может оцените славу свежей новой весны. Это вскоре становится очевидным, после Князь Андрей посетил имение Ростовых — и вот-вот влюбится. любовь с Наташей Ростовой.

 

Возврат домой, проезжая еще раз по тому же лесу, но помолодевшим, удивляется он о старом дереве, «дубе, с которым я согласился». Он ищет его снова: «Но где это находится? — снова подумал он, глядя на левую сторону дороги, а потом, не узнавая его, он любовался тем самым дубом, который искал. Старый дуб, совсем преобразился, раскинув балдахин сочной темной зелени, греясь, едва покачиваясь, в лучах вечернего солнца. Из скрюченных пальцев, шрамы, старое горе и недоверие — ничего не было видно. Сочные зеленые листья без ветвей пробили жесткую, столетнюю кору, и было невозможно поверить, что этот старик произвел их. Да, это тот самый дуб, подумал князь Андрей, и вдруг весеннее чувство радость и обновление снизошли на него».

 

d

Война и мир были уже в начале июня. Старый дуб, весь преображенный, раскинулся, как сочный шатер. Не надо отрывок из Война и мир про дуб

На другой день, простившись только с одним графом, не дожидаясь отъезда дам, князь Андрей отправился домой. Было уже начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой так странно и памятно поразил его этот старый корявый дуб. Бубенцы звенели в лесу еще тише, чем месяц тому назад; все было полно, тенисто и густо; и молодые ели, разбросанные по всему лесу, не нарушали общей красоты и, подражая общему характеру, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами. Целый день было жарко, где-то собиралась гроза, но лишь маленькое облачко плескалось на пыли дороги и на сочных листьях. Левая сторона леса была темна, в тени; правая, мокрая, глянцевая, блестела на солнце, слегка покачиваясь на ветру. Все было в цвету; щебетали и катились соловьи то близко, то далеко. «Да вот, в этом лесу, был этот дуб, с которым мы договорились», — подумал князь Андрей. — Где он? — подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и, сам того не зная, не узнавая его, любовался дубом, который искал. Старый дуб, весь преобразившийся, раскинувшийся шатром сочной, темной зелени, трепетал, слегка покачиваясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старой печали и недоверия — ничего не было видно. Сочные, молодые листья пробивали столетнюю твердую кору без сучков, так что нельзя было поверить, что их произвел старик. «Да, это тот самый дуб», — подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие моменты его жизни вдруг вспомнились ему одновременно. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девушка, взволнованная красотой ночи, и этой ночи, и луны, — и он вдруг вспомнил все это. «Нет, жизнь не кончена и на тридцать один год», — решил вдруг без перемен князь Андрей. — Мало того, что я знаю все, что есть во мне, нужно, чтобы это знали все: и Пьер, и эта девушка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы меня знали все, чтобы моя жизнь шла не для меня одного . жизнь, чтобы они не жили, как эта девочка, независимо от моей жизни, чтобы она отражалась в каждом и чтобы они все жили со мной вместе! Вернувшись из этой поездки, князь Андрей решил осенью отправиться в Петербург и придумывал разные причины для этого решения. Целый ряд разумных, логичных доводов, почему ему нужно было ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно готовился к его услугам. Он и теперь не понимал, как он мог когда-либо сомневаться в необходимости принимать активное участие в жизни, так же как месяц тому назад он не понимал, как могла прийти к нему мысль покинуть деревню. Ему казалось ясным, что все его жизненные переживания должны были бы быть напрасны и сочтены чепухой, если бы он не пустил их в дело и не принял бы опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал, как на основании тех же скудных рациональных доводов раньше было очевидно, что он будет унижен, если теперь, после своих уроков жизни, он снова поверит в возможность быть полезным и в возможность счастья и любви. Теперь мой разум говорил мне что-то другое. После этой поездки князю Андрею стало скучно в деревне, прежние занятия его не интересовали, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и подолгу смотрел в свое лицо. Потом он отвернулся и посмотрел на портрет покойной Лизы, которая с кудрями, взбитыми по-гречески, ласково и весело смотрела на него из золотой рамы. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словами, тайные, как преступление, мысли, связанные с Пьером, со славой, с девушкой на окно, с дубом, с женской красотой и любовью, изменившей всю его жизнь. И в те минуты, когда к нему кто-нибудь приходил, он был особенно сух, строг, решителен и особенно неприятно логичен. «Mon cher», — говорила княжна Марья, входя в такую ​​минуту. — Николушке нельзя сегодня гулять: очень холодно. — Если бы было тепло, — особенно сухо отвечал сестре в такие минуты князь Андрей, — он ходил бы в одной рубахе, а так как холодно, то надо надеть теплую одежду, которая для этого и придумана, вот что следует из того что холодно, а не только сидеть дома, когда ребенку нужен воздух, — сказал он с особенной логикой, как бы наказывая кого-то за всю эту тайную, нелогичную внутреннюю работу, происходившую в нем. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит людей эта умственная работа.

На другой день, попрощавшись только с одним графом, не дожидаясь ухода дам, князь Андрей отправился домой.

Было уже начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой так странно и памятно поразил его этот старый корявый дуб. Бубенцы звенели в лесу еще тише, чем полтора месяца тому назад; все было полно, тенисто и густо; и молодые ели, разбросанные по всему лесу, не нарушали общей красоты и, подражая общему характеру, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.

Весь день было жарко, где-то собиралась гроза, но лишь маленькое облачко плеснуло на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая, мокрая и лоснящаяся, блестела на солнце, слегка покачиваясь на ветру. Все было в цвету; щебетали и катились соловьи то близко, то далеко.

«Да вот, в этом лесу, был этот дуб, с которым мы договорились», — подумал князь Андрей. «Да где же он, — подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и, сам того не зная, не узнавая его, любовался дубом, который искал. Старый дуб, весь преобразившийся, раскинувшийся шатром сочной, темной зелени, трепетал, слегка покачиваясь в лучах вечернего солнца. Ни неуклюжих пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя — ничего не было видно. Сочные, молодые листья пробивались сквозь жесткую столетнюю кору без сучков, так что нельзя было поверить, что их произвел этот старик. «Да, это тот самый дуб», — подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие моменты его жизни вдруг вспомнились ему одновременно. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девушка, взволнованная красотой ночи, и этой ночи, и луны, — и он вдруг вспомнил все это .

«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг решил князь Андрей совсем, без перемен. Мало того, что я знаю все, что есть во мне, нужно, чтобы это знали все: и Пьер, и эта девушка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы меня знали все, чтобы моя жизнь шла не для меня одного так чтобы они не жили, как эта девочка, независимо от моей жизни, чтобы это отражалось на всех и чтобы они все жили со мной вместе!

Вернувшись из поездки, князь Андрей решил осенью поехать в Петербург и придумывал разные причины для этого решения. Целый ряд разумных, логичных доводов, почему ему нужно было ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно готовился к его услугам. Он и теперь не понимал, как он мог когда-либо сомневаться в необходимости принимать активное участие в жизни, так же как месяц тому назад он не понимал, как могла прийти к нему мысль покинуть деревню. Ему казалось ясным, что все его жизненные переживания должны были бы быть напрасны и сочтены чепухой, если бы он не пустил их в дело и не принял бы опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал, как на основании тех же убогих рациональных рассуждений раньше было очевидно, что он унизил бы себя, если бы теперь, после уроков жизни, снова поверил в возможность быть полезным и в возможность счастья и любви. Теперь мой разум говорил мне что-то другое. После этой поездки князю Андрею стало скучно в деревне, прежние занятия его не интересовали, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и подолгу смотрел в свое лицо. Потом он отвернулся и посмотрел на портрет покойной Лизы, которая с кудрями, взбитыми по-гречески, ласково и весело смотрела на него из золотой рамы. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, переосмысливая те неразумные, невыразимые в словах, тайные, как преступление мысли, связанные с Пьером, со славой, с девушкой у окна. , с дубом, с женской красотой и любовью, изменившей всю его жизнь. И в те минуты, когда к нему приходили, он был особенно сух, сурово решителен и особенно неприятно логичен.

Mon cher, — говаривала княжна Марья, входя в такую ​​минуту, — Николушке нельзя сегодня гулять: очень холодно.

Если бы было тепло, — в такие минуты особенно сухо отвечал сестре князь Андрей, — то он пошел бы в одной рубахе, а так как холодно, то нужно надеть теплую одежду, которая для этого и придумана. Вот что следует из того, что холодно, а не только для того, чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, — сказал он с особой логикой, как бы наказывая кого-то за всю эту тайную, нелогичную внутреннюю работу, происходившую в нем. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит людей эта умственная работа.

«Да вот, в этом лесу, был этот дуб, с которым мы договорились», — подумал князь Андрей. «Да где же он, — подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и, сам того не зная, не узнавая его, любовался дубом, который искал. Старый дуб, весь преобразившийся, раскинувшийся шатром сочной, темной зелени, трепетал, слегка покачиваясь в лучах вечернего солнца. Ни неуклюжих пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя — ничего не было видно. Сочные, молодые листья пробивались сквозь жесткую столетнюю кору без сучков, так что нельзя было поверить, что их произвел этот старик. «Да, это тот самый дуб», — подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие моменты его жизни вдруг вспомнились ему одновременно. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девушка, взволнованная красотой ночи, и этой ночи, и луны, — и он вдруг вспомнил все это .

«Нет, жизнь не кончена в 31 год, решил вдруг совершенно, неизменно князь Андрей. Мало того, что я знаю все, что во мне, нужно, чтобы это знали все: и Пьер, и эта девушка, которая хотела улететь в рай, нужно, чтобы меня знали все, чтобы не продолжалась моя жизнь для меня. наедине, чтобы они не жили так независимо от моей жизни, чтобы она отражалась на всех и чтобы они все жили со мной вместе! «Да, вот в этом лесу был тот дуб, с которым мы договорились», — подумал князь Андрей. «Да где же он», — опять подумал князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и, сам того не зная, не узнавая его, любуясь дубом, который он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшийся шатер пышный, темно-зеленый, взволнованный, слегка покачивающийся на вечернем солнце. , вековая кора рвала без сучков сочные молодые листья, так что нельзя было поверить, что их сотворил старик.»Да, это дуб», — подумал князь Андрей и вдруг обрел беспутное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие мгновения жизни его вдруг в то же время вспоминаются ему. И Аустерлицкое высокое небо, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девушка, взволнованная ночной красотой, и ночь, и луна — и вдруг он помнит сбитый.

«Нет, жизнь не кончена в 31 год, — вдруг окончательно, неизменно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю все, что есть во мне, надо, чтобы это знали все: и Пьер, и девушка, которая хотела Чтобы летать по небу, нужно, чтобы все знали меня, никто для меня не был моей жизнью, чтобы не жили так независимо от моей жизни, чтобы она отражала вообще, и чтобы все они жили вместе со мной!»

что мы живем «вопреки разуму, вопреки стихии»2. Это сказано, собственно, о фраке. Но это относится, конечно, и ко многим другим вещам.
Говорят: в Цусимском сражении солнце светило нам в глаза, а у японцев оно было за спиной. Ветер тоже не ладил с нами, и помогал японцам, не знаю как именно. Добавим заодно и обе другие стихии: вода оказалась для нас неблагоприятной, она потопила наши как-то слаженно слаженные корабли, а земля. .. земля рядом была японская. Конечно, она помогала нашему врагу. С его берегов на нашу растерянную эскадру налетела туча миноносцев.
Где-то читал, что орудия на кораблях Небогатова заржавели. Невероятный. Но что делать с враждой стихий? Крыши домов ржавеют под дождем, почему бы и пушкам не ржаветь.
Элементы враждебны нам. Наша неприязнь и стихия взаимны. Ни один из элементов не является приятным для нас.
Солнце, огонь, огненное, страстное светило, источник света и тепла. Мы упорно отворачиваемся от солнца. Из мира. Из каждой свиты. Наше образование в упадке. Наша одежда темная и скучная. Наши жилища мрачны и суровы. Наши дети кутаются, чтобы солнце не обжигало кожу.
Ветер, что дует вольно, не знает преград и преград, ветер колдун, могучим дыханьем оживляет просторы земные… Мы его боимся. Мы этого не терпим. Мы ограждаем себя от этого стенами, и пытаемся возвести их до неба, и замазать в них все щели. Чтоб не отвеять, своевольного, безалаберного, наглого нарушителя затхлого покоя.
Вода, свободно текущая и, однако, послушная закону тяготения, чистая, холодная, уравнивающая всех своими мокрыми и холодными объятиями.. Что нам в ней нужно? Мы заросли всякой грязью, мы любим нечистоту и тлен нашей вонючей жизни. Защищаемся от излишеств падающих с неба вод калошами, зонтами, плащами. Наши дети боятся воды, а смелые легко в ней тонут, потому что не умеют плавать. Нам так трудно.
Земля, мягкая, влажная, успокаивающая, мать, кормящая всех своих детей… Мы больше всего позаботились о том, чтобы разделить ее, и разделили землю мою и твою — и всем нам тесно в земных просторах. И мы идем умирать, чтобы отобрать у мирного народа их землю, и мы думаем, что это отнятие чужого есть великий подвиг, за который наши дети должны быть нам благодарны. А что такое земля для наших детей? Они не знают ее нежных и нежных прикосновений, не бегают босиком по ее мягкой и зеленой траве, по ее рыхлому песку.
Мы не любим стихии, а справедливые стихии не любят нас. Они благосклонны к нашему врагу и помогают ему в великой исторической борьбе, потому что платят ему любовью за любовь.
Посмотрите на японские картины. Сколько света, какое живое солнце чувствуется в них! Японцы приняли восходящее солнце за эмблему своего государства, потому что они безмерно любили это царственное светило, радостное и блаженное. Это одинаково хорошо и для хороших, и для плохих. Но только хорошие и сильные любят его. И поэтому он посылает свои лучшие дары. А японцы радостно греются в лучах своего солнца. Радостно они раскрывают свои тела солнцу, и золото расплавленных солнечных лучей переливается на их кожу восхитительным пламенем силы и бодрости.
Весело поднимают паруса, и ветер несет их лодки в широкое море. Он развевает их легкие одежды, а его прикосновения к их телу нежны и полны любви.
Вода обняла их прекрасные острова голубым, разорванным ожерельем. Как они родственны этому подвижному элементу! Как легко они тянутся к неизведанному, к новому! И мы еще не знаем, куда они поплывут на своих дивных кораблях.
Они любят землю удивительной любовью влюбленного. Как они его выращивают! Вся их страна превратилась в причудливый сад и огород.
Наш враг живет в дружбе со стихиями, а стихии, свободные и вечные, стали его верными союзниками. Мы не можем расторгнуть этот союз. Но никто не мешает нам войти в него.

И если мы сами уже так закоснели в нашей искусственной и городской жизни, в жизни мелких и робких мещан, то давайте хотя бы введем наших детей и нашу молодежь в свободный мир природы, подружимся с сладкие, вечно свободные и вечно блаженные элементы. Дружба с ними радостна, но их любовь не балует, ведь они и нежны, и в то же время суровы. Их радость — это радость мужества и силы.
В городах и за городом везде светит солнце. Пусть подрастающие люди не прячутся в мрачных пещерах наших жилищ от доброго солнца.
Пусть воздух, свет, земля и вода свободно обнимают свои тела. Подружиться, привыкнуть друг к другу, родниться со свободной стихией. Чтобы они сами стали, как стихии, такими же чистыми, невинными, правдивыми, нежными и суровыми.

(По материалам строк: Л.Н. Толстой. Война и мир. Том 2, часть третья, глава I, III. )

На краю дороги стоял дуб, выросший до неба.
Вероятно, в десять раз старше берез, из которых состоял лес,
он был в десять раз толще и в разы крепче,
и вдвое выше каждой березы.
Это был огромный, двухобхватный дуб, стоявший здесь веками,
с сломанными, давно виденными, суками
и с поломанной корой, заросший старыми болячками,
с их огромными, неуклюжими, несимметрично растопыренными,
корявыми руками и пальцы —
перед нами
он старый, злой и презрительный урод
стоял между улыбающимися березами.
Только он один не хотел подчиниться чарам весны
и не хотел видеть ни солнца, ни весны.
«Весна, и любовь, и счастье!» — словно сказал этот дуб, —
«И как не надоест все тот же
глупый и бессмысленный обман.
И все ложь, все то же самое!
Нет ни весны, ни солнца, ни счастья в мирах веков
Смотри, сидят раздавленные мертвые ели,
всегда один — мир таков.
И там я растопырил сломанные, ободранные пальцы,
куда бы они ни росли — с тыльной стороны, с боков;
как я вырос — так и стою,
я не верю в ваши надежды и обманы.
… Цветы и трава были под дубом, а он все еще хмуро смотрел на них,
неподвижно, безобразно и упрямо стоял посреди них.
«Да, он прав, этот дуб, который видит небо, тысячу раз прав…
пусть другие, молодые, опять поддаются этому обману, прислушиваясь к чьим-то голосам,
что жизнь не всегда обречена,
но мы знаем жизнь – наша жизнь кончена!»
…
Было уже начало июня…
Еще тише звенели в лесу колокола, чем полтора месяца тому назад;
все было полно, тенисто и густо; и зелен, как огромный сад;
и молодые ели, разбросанные по всему лесу, не нарушали общей красоты, созданной веками,
и, маскируясь под общий характер,
нежно-зеленого цвета с пушистыми молодыми побегами.
Целый день было жарко, где-то собиралась гроза,
но только маленькое облачко плескалось на пыль дороги
и на сочные листья, где красовалась берёза.
Левая сторона леса была темна, в тени;
правый — мокрый, глянцевый — блестел на солнце, слегка покачиваясь на ветру.
Все было в цвету!
Соловьи щебетали и катились то близко, то далеко, радуясь лету!
«Да, вот в этом лесу был этот дуб, с которым мы договорились.»
«Но где же он?» Я снова подумал, глядя на левую сторону дороги,
и, сам того не зная, не узнавая его таким, каким он был весной —
любовался тем дубом, ветви которого были так прекрасны и милы сердцу.
Старый дуб, весь преображенный,
раскинувшийся шатром сочной темной зелени,
взволнованный, слегка покачивающийся в лучах вечернего солнца, правдоподобно.
Ни неуклюжих пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя —
ничего не было видно.
Сочные, молодые листья пробивались сквозь жесткую столетнюю кору без сучков —
так, что невозможно было поверить, что их произвел этот старик — заклинание бытия.
«Да это же тот самый дуб», — сразу подумал я — чудо, явление!
И я обрел беспричинное, весеннее чувство радости и обновления.
Все лучшие мгновения жизни вдруг вспомнились ему одновременно! . . Жизнь не обречена!
…Нет, жизнь не кончена!

–––––––––
Л.Н. Толстой. Война и мир. Том 2, часть третья, глава I, III, (отрывок).

На краю дороги стоял дуб. Вероятно, в десять раз старше берез, из которых состоял лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный дуб в два обхвата с обломанными ветвями, который видно давно, и с обломанной корой, заросшей старыми язвами. Со своими огромными неуклюжими, несимметрично расставленными, неуклюжими руками и пальцами он стоял между улыбающимися березами, старый, злой и презрительный урод. Только он один не хотел подчиниться весеннему очарованию и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастье!» — как будто говорил этот дуб, — «и как не устанешь от одного и того же глупого и бессмысленного обмана. Все то же самое, и все ложь! Нет весны, нет солнца, нет счастья. Там, смотри, сидят раздавленные мертвые ели, всегда одни, и там я растопырил свои сломанные, ободранные пальцы, куда бы они ни росли — с тыльной стороны, с боков; как выросли, так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам.
Князь Андрей несколько раз оглядывался на этот дуб, когда ехал по лесу, как будто чего-то ждал от него. Под дубом были цветы и трава, а он все так же, нахмуренный, неподвижный, безобразный и упрямый, стоял посреди них.
«Да, он прав, этот дуб тысячу раз прав, — подумал князь Андрей, — пусть другие, молодые, опять поддаются этому обману, и мы знаем жизнь, наша жизнь кончена! Целый новый ряд мыслей, безнадежных, но печально приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто заново обдумал всю свою жизнь и пришел к тому же успокаивающему и безнадежному выводу, что ему не нужно ничего начинать, что он должен прожить свою жизнь, не делая зла, ничего не беспокоясь и не желая. . ..
…
Было уже начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой так странно и памятно поразил его этот старый корявый дуб. Бубенцы звенели в лесу еще тише, чем полтора месяца тому назад; все было полно, тенисто и густо; и молодые ели, разбросанные по всему лесу, не нарушали общей красоты и, подражая общему характеру, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день было жарко, где-то собиралась гроза, но лишь маленькое облачко плескалось на дорожной пыли и на сочных листьях. Левая сторона леса была темна, в тени; правая, мокрая и лоснящаяся, блестела на солнце, слегка покачиваясь на ветру. Все было в цвету; щебетали и катились соловьи то близко, то далеко.
«Да вот, в этом лесу, был этот дуб, с которым мы договорились», — подумал князь Андрей. «Да где же он, — подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и, сам того не зная, не узнавая его, любовался дубом, который искал. Старый дуб, весь преобразившийся, раскинувшийся шатром сочной, темной зелени, трепетал, слегка покачиваясь в лучах вечернего солнца. Ни неуклюжих пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя — ничего не было видно. Сочные, молодые листья пробивались сквозь жесткую столетнюю кору без сучков, так что нельзя было поверить, что их произвел этот старик. «Да, это тот самый дуб», — подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления.