Сочинение рассуждение на тему если угаснет интерес к книге: Сочинение-рассудение на тему «Как может изменится наш мир, если угаснет интерес к книге» …
Ответы: Как вы думаете, как может изменится наш мир, если угаснет интерес к книге? напишите об этом сочинение
ilyeneamed
Известный литературовед, критик и писатель В.Я. Лакшин размышляет над проблемами, связанными с чтением, с отношением людей к книге. Одна из таких проблем современного общества – угасание интереса к чтению.
По наблюдениям автора, сейчас читают гораздо меньше, чем четверть века – три десятка лет назад. И это его удивляет, потому что в то время, когда он был подростком, в годы войны, книга имела особую ценность и читать было великим счастьем (предложения 7-11). Перечисление тех произведений, которые тогда читали дети, вызывает у современного читателя восхищение. Например, то, что в десять лет мальчик прочитал «Мёртвые души» Гоголя и «Коварство и любовь» Шиллера.Спросите нынче у старшеклассников об этих произведениях – вряд ли ли многие из них знают, о чём эти вещи.
Почему сегодня молодые люди не читают книг? По мнению В. Лакшина, потому, что есть фильмы, поставленные по произведениям художественной литературы. Посмотреть кино легче и быстрее, чем прочитать многостраничную книгу (предложения 17, 20). «Великим врагом книги» он называет телевизор, по которому большинство из нас смотрит всё подряд (предложения 21-22, 27-28). Наконец, появилось столько второсортных, невысокого художественного уровня книг, которые отвращают молодёжь от чтения серьёзных произведений. Не классику читает нынче публика, а детективы и боевики. И автора беспокоит то, что подрастающее поколение незнакомо с высокими образцами, с великой русской и мировой литературой.
Где же выход из создавшегося положения?
Что должны сделать взрослые – родители, учителя, библиотекари, писатели и политики, чтобы чтение книг стало жизненно необходимым процессом для каждого молодого (и не только молодого) человека? В.Я. Лакшин считает, что необходимо воспитывать вкус к чтению, формировать навыки вдумчивого чтения (предложение 39), помогать детям выбрать такие книги, которые можно было бы обсудить с друзьями, со взрослыми.
Это действительно так. К сожалению, в наше нервное и стремительное время книги воспринимаются как отдых, как развлечение, и потому столь популярно так называемое чтиво – детективы, любовные романы, фэнтези и прочее. Ума от таких книжек не прибавится. Эмоции в них самые примитивные, порой напрочь отрицательные. Язык и стиль на уровне: мама мыла раму. Привыкнув читать такое, уже не захочешь читать ни Тургенева, ни Толстого, ни наших русских авторов прошлого века. Вот это-то и плохо.
Сочинение рассуждение Мир без книг
Лучшие сочинения и пересказы
- Сочинения
- По литературе
- Другие
- Мир без книг
Представить себе мир без книг совершенно невозможно! Самые первые книги в мире были написаны на глиняных табличках еще в третьем веке до нашей эры. Следующий этап развития – книги из папируса в Древнем Египте. Затем в разных странах стали использовать для записи книг: дощечки и бересту на Древней Руси, бамбук в Китае, пальмовые листья и кожу животных в Индии. С тринадцатого века и до сих пор книги стали бумажными. Именно этот вариант стал самым удобным и самым любимым вариантом книги — самого близкого и лучшего друга, без которого жизнь скучна, эмоционально бедна и менее увлекательна.
Книги могут быть большими и маленькими, художественными и научными, для детей и для взрослых. Для книг нет границ и национальностей, именно это делает их для нас еще ценнее. Ведь с помощью книг мы окунаемся в красочный мир чего-то нового, загадочного и непознанного, что делает нашу жизнь еще более яркой, духовной и многогранной. Талантливые писатели и поэты могут так погрузить нас в атмосферу любой страны, любой местности, любого уголка земного шара, что все события, происходящие там, кажутся нам реальными и доподлинными. Наше воображение лучше любого кинорежиссера рисует нам картины иной жизни и любые события происходящие в ней.
Мы начинаем сопереживать героям произведения, жить их чувствами. Так мы учимся сопереживанию, приобретаем жизненный опыт, берем уроки жизни. И помимо этого получаем от прочтения хорошей книги огромное удовольствие.Но, помимо этого, книги предназначены не только для развлечения и удовольствия. Знания, опыт предков, получение нужной и важной информации, делающей нас умнее, образованней, эрудированней, делают книгу не только другом, но и бесценным учителем. С помощью книг, много читающий человек может анализировать, рассуждать, яснее выражать свои мысли, развивать свое аналитическое мышление и красноречие. А это, несомненно, делает его более интересным, грамотным, интеллектуальным и эрудированным собеседником и дает большую уверенность в себе.
Мне трудно представить мир без книг. В моей жизни они имеют огромное значение. Благодаря книгам я знаю много увлекательных историй, пережил вместе с героями книг массу увлекательных приключений, побывал в иных мирах, путешествовал в прошлом. Мне просто невозможно себе представить мир без книг, и я надеюсь, что этого никогда не произойдет!
2 вариант
Думаю, что мир без книг так и остался бы в Каменном веке! Книги передают знания… Иногда они дают эмоции – тоже важно, но всё-таки сохранение знаний – основная задача.
Когда люди создали книгу, то мир очень изменился. По-моему, тогда ускорилось развитие человечества. Без книг даже гении не смогли бы принести пользы людям, так как и гениям тоже нужно начинать свою работу с какой-то ступени – уровня знаний всех людей. Если каждый раз начинать с нуля, то далеко и не уйдешь.
Даже если б книг не было, то истории всё равно люди бы придумывали, но их было б сложней запомнить. Благодаря книгам, мы знаем, что нам (потомкам) хотели сказать Платон, Аристотель и многие другие. Когда мы читаем, то будто разговариваем с великими людьми, обогащаемся их мыслями. Мы можем с ними соглашаться или спорить! Ещё представляем написанное – придумываем героев, пейзажи. Я считаю, что чтение интересней, чем просто кино и даже театр. Но читать можно, конечно, и со свитков, и с глиняных табличек. Вообще, ничто не заменит красивой книги, шуршания страниц, запаха типографии. Именно ощущение книги ценно, хотя информацию можно получить разными (более быстрыми и удобными) способами.
Ещё многие люди, которые связаны с созданием книг остались бы без работы. А это и сами писатели, и редакторы, корректоры, иллюстраторы… Создать книгу – целый процесс! И как мы без книжных магазинов? Это одно из самых интересных мест! Каждая книга, как будто портал в другую реальность… Тоже целая философия таких магазинов существует! Когда ты можешь взять новую книгу с полки, полистать её. А ещё ведь есть библиотеки?!
К слову, в антиутопиях книги уничтожали, если хотели, чтобы народ ничего не только не знал, а ещё ни о чём не думал. Раньше книги хранили очень долго, передавали детям. Книга сама по себе представляла ценность – переплёт мог быть даже с драгоценными камнями! При этом книги были большими и тяжелыми.
Сейчас есть дорогие мини-книги, которые луче читать под лупой. Есть средний вариант – карманная книга! Очень удобно брать с собой.Может быть, когда-то мир останется без книг, но потому что они все уже будут оцифрованными. Кстати, сейчас много «читалок», программ для чтения с телефона, но они всё же сохраняют книжный дизайн: обложка, страницы… Так симпатичней и привычней, наверное!
Я не представляю мира без книг. Он точно стал бы бедней – во всех смыслах. Мне нравится именно с книгами!
Также читают:
← Учитель в повести Черная курица ← Волшебная сказка собственного сочинения↑ ДругиеКнига → По книге Белый бим черное ухо Троепольского →
Картинка к сочинению Мир без книг
Популярные сегодня темы
- Историческая основа Слова о полку Игореве
Слово о полку Игореве — древнерусское литературное произведение в жанре поэмы, эпоса.
- Главная основная мысль сказки Городок в табакерке
Владимир Федорович Одоевский — это известный литератор и общественный деятель девятнадцатого века. Он хотел написать сказку, которая заинтересует и понравиться детям. В самой идеи произведения можно это заметить.
- Семья Ростовых и Болконских в романе Война и мир Толстого сочинение
Лев Николаевич Толстой очень любил семейные ценности, поэтому в романе «Война и мир» и он описывает не одну семью. Семья Ростовых очень дружная, все друг друга поддерживали и никогда не осуждали. Все три поколения жили в одном доме.
- Главные герои романа Доктор Живаго Пастернака и их характеристика
Данный роман является сложным и многогранным произведением Пастернака, за который он получил Нобелевскую премию в области литературы. В произведении описывается жизнь людей живших во времена написания данного романа
- Сочинение Старик Сантьяго в романе Хемингуэя Старик и море
Знаменитая повесть под названием «Старик и море», написанная Хемингуэем, показывает в подробностях жизнь одного необыкновенного рыбака по имени Сантьяго. Этот мужчина довольно мудр, у него хорошо поставленная речь, развит полностью в рыболовной отрасли.
Сочинения
- По картинам
- По литературе
- Свободная тема
- Про Родину
- Про технологии
- Русский язык
- Про семью
- Про школу
- Про войну
- Про природу
- По пословицам
- Про времена года
- Праздники
- Про дружбу
- 9 класс ОГЭ
- 11 класс ЕГЭ
- Про животных
- Профессии
- Известные люди
- Города
Мы попросили студентов и выпускников GEL поделиться своими убеждениями в форме эссе. Программа GEL уже давно помогает учащимся оценить себя и найти свой путь через социальные и моральные ландшафты. Преподаватели этой программы часто назначают сочинения This I Believe , иногда в качестве точек входа в эти пейзажи, а иногда в качестве сувениров. Из многих семь Это я верю эссе были отмечены комитетом по чтению, состоящим из студентов, преподавателей и сотрудников. This I Believe – это популярный жанр эссе, который позволяет писателю поделиться своими личными убеждениями и, повествование, объясните происхождение этого убеждения или время, когда оно было приведено в действие. Жанр эссе зародился в 1950-х годах в радиопостановке с Эдвардом Р. Мерроу и был продолжение NPR в 2004 году. Многим нравится писать и читать эти эссе когда-либо. поскольку. Вы можете читать или слушать десятки тысяч This I Believe эссе на This I Believe.org. | Чтобы отправить эссе на 2019-2020 учебный год, воспользуйтесь ссылкой ниже: Представление эссе «Это я верю» |
Not Fade Away — Identity Theory
Добавить в закладки — это новая коллекция полностью оригинальных
эссе писателей определенного возраста, размышляющих о чтении, письме,
и других черных искусствах эпохи информационной перегрузки. Под редакцией
Кевина Смоклера из Virtual Book Tour, среди участников
Нелл Фройденбергер, Меган Даум, Трейси Шевалье и еще двадцать один
человек. Книга открывается отрывком из эссе романиста 9.0103 Кристиан Бауман, о соседях по комнате, последнем саксонском короле Англии,
Веном ER против Верующий и учится писать
в блокноте правительственной типографии…
Не исчезнет
Кристиан Бауман
Мне было бы трудно рассказать вам, что именно я делал
на войне — прошло десять лет, и это исчезает, чувак, оно исчезает — но
я все еще могу рассказать вам, что я там читал .
Большую часть времени в Сомали я был на улице, без рубашки и вспотел
в пыльном раскаленном портовом комплексе недалеко от южного города Кисмайо.
Но конец моего путешествия — неделя? два? оно исчезает, чувак, оно исчезает —
провел в тесной комнате на втором этаже в здании штаб-квартиры порта
, не спал всю ночь, каждую ночь. На единственном в комнате столе стоял радиотелефон
; он звонил каждые несколько часов. Моя миссия состояла в том, чтобы
принять сообщение.
Я реквизировал складной стул, но он был таким неудобным
Я полностью пропустил его и лег на пол, растянувшись с
книга о песчаном бетоне. Стоял каждые полчаса, вытирая
пыль со штанов и бетонные ожоги с рук. Я не мог
выйти из комнаты более чем на несколько минут, но я входил
в душный, темный коридор, заставленный спящими штабными солдатами,
сапоги выглядывали из-под подкладок пончо, которые они использовали вместо одеял.
Внизу справа открытая дверь кабинета и постоянный тихий
разговор по-французски; моя бельгийская армия равна, двое из них возражают против
радио там над стопкой журналов Penthouse .
Они никогда не переставали болтать, эти двое. Возможно, они беспокоились о том, что может случиться с
, если они это сделают. Слева от меня в кабинетах было так же темно
, как и в холле, почти все спали. В конце зала стоял американский полковник
, и он всю ночь смотрел CNN по спутнику.
Насколько я мог судить, это была его работа.
Я прочел небольшую стопку книг в этой комнатке — долгие часы
беременны временем, чтобы убить — но только одна произвела впечатление,
Посмертный Хемингуэй Эдемский сад . Это
шутка сказать, что я читал Хемингуэя в эти ночи, в Африке,
на войне. Они должны лишить меня писательской лицензии за такие высказывания. Это шутка.
Но не совсем. Я не знал, что это шутка. Вместо колледжа
я изучал мытье посуды (среди других неэффективных способов
, чтобы прокормить молодую семью), прежде чем, наконец, сдался и присоединился к армии
. Мне было двадцать два года в Сомали, но я все еще стеснялся 9 лет. 0103 чтения Прощай, оружие и По ком звонит колокол
. Я читал «Старик у моста» и
«Солдатский дом» в старшей школе, но три месяца не дочитал их снова и понял.
Итак, я читал Хемингуэя в 2 часа ночи в зоне боевых действий в Африке, безупречный
и невинный, каким и должно быть чтение. Это был первый тираж
Garden of Eden в твердом переплете, с порванной обложкой и наклейкой
за 1 доллар. Моя мама купила его на распродаже в библиотеке и отправила по почте в 9 часов.0103 вместе с фунтом вяленой говядины и пленкой для моей камеры. Мне было
двадцать два года, и я ничего не знал ни о чем, ни о
этом романе и его месте в схеме, ни о самом Хемингуэе, ни о том, кто что
думал о том или о сем. Ничто из этого не окрасило меня, когда я открыл
обложку и сломал корешок, ничто не затеняло мой взгляд, когда я
читал передний лист, затем оборотную сторону, затем страницу с авторскими правами, а затем первое предложение
. Первое предложение стало вторым, затем третьим, затем
это были только я и Дэвид и ничего больше, только я и
история. Они были на побережье Средиземного моря, и тихая, печальная
сказка разворачивалась в цветах соли и белого неба с полным
ртом темного вина и острых, крепких маринованных оливок. Дэвид вспомнил
Кению, и всего за несколько месяцев до этого я был там, где был он,
ненадолго, и теперь его мир рушился, и о, я тоже был там
. Он купался и ловил рыбу на солнышке, а я потягивался,
запивая черствый крекер MRE чашкой холодного кофе, вытирая
мой рот и слушание французского шепота в коридоре, затем
, наконец, обратно на пол к моему месту на странице.
За час до восхода солнца
в окно проплывала напевная сомалийская болтовня, люди, привезенные из города, подметали вокруг
пирса. Было насилие — таинственные и злонамеренные самодельные бомбы
и дорожные засады — и в течение двух недель сомалийцам
больше не разрешали входить в порт. Но к тому времени меня уже не будет
, в Могадишо с тем, что осталось от моей части, а потом домой.
А пока я был здесь, в своей маленькой ночной комнате с радиотелефоном
и книгой. Сомалийские голоса означали, что у меня остался всего час на смену
, и я должен отметить свое место и закрыть роман, закурить сигарету
и подумать о том, что я прочитал. Когда моя сигарета
была докурена, я выходил в коридор и будил двух рядовых бельгийцев.
Они всегда засыпали, но знали, что я приду и предупрежу их до
восхода солнца. Я не знаю, что они делали после моего ухода.
*
Не в армии я начал писать, но там я
начал писать хорошо (или, по крайней мере, последовательно). В то время большая часть моих произведений была написана в форме стихов и лирики — я воображал себя современным Вуди Гатри — и примерно в 1991 году, когда я пошел в армию, четко очерчены
. Не все, что я написал до
мне был двадцать один, было отстойным, но если я делал что-то хорошо, когда мне было
девятнадцать, это было случайностью. Мне было около двадцати одного, двадцати двух лет, когда я стал более крепко держать перо. Если бы я написал
что-то, что стоит сохранить, я мог бы посмотреть на это и понять, почему, с какой-то
идеей, возможно, как сделать это снова.
Я написал в блокнотах, с тонкими линиями пять предметов, мою любимую книгу
, но это не имело особого значения. Журнал технического обслуживания батареи
моего микрофонного катера LCM имел твердую зеленую обложку
Государственной типографии и толстые страницы с синей разлиновкой; Я вырвал результаты кислотного теста батареи
и заполнил книгу в основном правдивой историей о сомалийской торговой лодке
, которую мы чуть не выбросили из воды, и старой морщинистой женщине
, которая немигающим взглядом смотрела на меня со своего места на носу корабля.
У меня был странный стиль письма от руки. Записная книжка открыта на разворот
из двух страниц. Я бы начал с правой страницы, заполнил ее, а затем пошел назад
влево. Как и многое из того, что я сделал в жизни, я не уверен,
почему я это сделал (эй, чувак, все исчезает). Я полагаю, пытаясь добраться до
чего-то. Возможно, думая, что если я подкрадусь назад к
, я смогу удивить его — схватить, поймать и удержать.
В моих старых блокнотах не так много примеров этой отсталой прозы,
однако. Длинные тексты на двух страницах — это одно. Семь, восемь,
двадцать страниц рассказа — это совсем другое. У меня
небрежный, неразборчивый почерк и ленивая жилка. Но были
вещи и люди, о которых я хотел написать, но
просто больше не вписывались в мои песни — например: случайные, ползучие
нервы, толкающие молодого G.I. захотеть застрелить старуху на безоружной парусной лодке
. Я хотел написать о солдатах вокруг меня,
эти смеющиеся, плюющиеся, часто молчаливые мои друзья, и что
вызывало у них тревогу в Сомали и что их беспокоило в Янгстауне,
Огайо. Там была песня или две, но сколько песен ты,
, собираешься написать об одном и том же?
Вернувшись в Форт-Юстис, я купил пачку самой дешевой бумаги, которая была у
в ПХ, и начал печатать.
*
Мир чтения по-настоящему открывается в двадцать с небольшим.
Умные дети могут многое почерпнуть из книг — я был умным ребенком, хотя
кирпич упрямый и небрежный во многих вещах — но вы не
по-настоящему поймете это, пока вам не придется несколько раз ползти по
грязи. Литература просто становится богаче после того, как вас уволили, отвергли, застряли или вам пришлось поменять несколько подгузников в полночь.
Положительным моментом моего необразованного положения было то, что чтение
, которое я сделал, когда мне было немного за двадцать, это открытие понимания,
не было обременено кем-либо, говорящим мне, что не читать или что
действительно имел в виду, или каким уколом был такой-то и такой-то для своей жены и так далее.
Конечно, у этого есть и обратная сторона: мне будет трудно
разобрать Признания для вас, и есть
фрагменты литературы, которые я полностью пропустил и все еще догоняю
. Гарольд Блум оплакивает меня.
Но я впервые прочитал более поздние рассказы Андре Дюбю и
ранние рассказы Энни Пру, когда мне было двадцать три года,
и мне не нужно было, чтобы кто-то говорил мне, что произведение было блестящим
, и мне не нужно было, чтобы кто-то объяснял мне, почему: анатомия была
для рассечения, если вы были готовы выполнить работу. Мне не нужно было,
, чтобы кто-то объяснял, что со мной сделали эти истории, как они могли
заставить меня громко смеяться или иногда бледнеть и оглядываться через плечо.
Вот еще одна вещь: не многие профессора, занимающиеся литературным творчеством
, сказали бы мне, что книга Стивена Кинга Рита Хейворт
и побег из Шоушенка — это идеально построенная книга (это
), или что нужно перечитать 9 Энн Маккафери.0155 Всадники на драконах
Перна во взрослом возрасте (нужно) или что в криминальных романах Дэшила Хэммета
есть что-то важное для всех молодых писателей
(о, да).
Я был рядовым, рядовым первого класса,
, когда меня направили в Сомали. Молодые офицеры, младшие лейтенанты,
, были примерно моего возраста. По большей части они были ROTC, а это означало, что
они были выпускниками колледжей. И интересно, если бы я ходил в
их ботинках, имел бы их опыт, прочитал бы я Хемингуэя в
Африка, вперед на войну?
Вот что касается клише: они
не клише, если вам об этом не говорят. Это не клише, если вы
этого не знаете. А если это клише и вы делаете это знаете,
может быть, вы его не упаковываете, может быть, не приносите. Тогда подумайте,
, о том, что вы только что потеряли — так много можно потерять.
*
Где-то про писателей читал забавную строчку —
не помню, кто это сказал и было ли это про программы МИД
или писательские ретриты или что-то в этом роде, но суть заключалась в том, что молодой писатель учится
никогда не спать с кем-то, кто, по вашему мнению, был не таким хорошим писателем, как вы. Который рисует картину ноющего, полного надежд двадцатилетнего
, представляющего потрясающе исполненный оборот речи у двери их
предполагаемого любовника. Вы робко смотрите вниз, когда они просматривают ваш материал
при свечах? Вы небрежно, осторожно обнажаете сосок в надежде, что он отвлечет внимание от ваших неуклюжих слов?
Когда мне было двадцать два года, я спал с… ну, ничего. Это
не ваше дело. Кроме того, прошло десять лет, а он исчезает, чувак, он
исчезает.
Когда мне было двадцать два года, человек, с которым я спал чаще всего — как в
, в одной комнате, а не на общей кровати — был моим соседом по комнате в казарме.
Его звали Дерек, коренастый смуглый парень лет двадцати из умирающего трейлерного городка в западном Массачусетсе. Он был на два года моложе, но
прослужил в армии на два года дольше. Как он выразился, он пропустил
вся эта штука «попытка сделать это в Америке» и достигла
прямо для болтающейся морковки правительства. Он издевался надо мной за
минимальной заработной платы задолго до того, как позвонил рекрутеру.
Дерек и я делили нашу маленькую комнату, пиво в нашем холодильнике,
телевизор и какое-то время подружку. Коллекция Дерека
в мягкой обложке была единственной в казарме, соперничавшей по размеру с моей — он
предпочитал книги о настоящих преступлениях и серийных убийцах. Дерек слишком много пил,
слишком много ел, слишком много трахался. Он любил затевать драки, будь то
или нет, у него не было шансов на победу. Если бы он затеял драку со мной
, то легко бы выиграл, но мы никогда не дрались. Он никому не нравился
, кроме меня. Я тоже сначала не любил его, но был вынужден
жить с ним и иметь с ним дело. Он был свиньей, но, знаете ли, я люблю свиней.
Примерно раз в неделю я возвращался в комнату, и Дерек
уходил на вечер, выпивая с друзьями, с которыми он обслуживал
на Азорских островах. Это означало несколько драгоценных часов одиночества
с моей машинкой. Он спотыкался пьяным в полночь, невнятно бормоча
вопроса после того, как падал на свою койку.
«Что ты делаешь?»
«Письмо».
«О чем ты пишешь?»
«Материалы».
«Зачем?»
Нет ответа.
Я так и не ответил на этот вопрос. Я не знал, как ответить на него
— спросил ли он его или кого-то другого — и смутился.
Это не имело значения; Дерек обычно вырубался к этому моменту разговора. Однажды ночью он этого не сделал. Однажды ночью он молчал
несколько минут, а затем добавил: «Если ты когда-нибудь напишешь обо мне, я убью тебя».
Пожалуй, зря я о нем писал.
*
Несколько лет спустя, глупо напиваясь в баре с группой
писателей, я с негодованием хлопнул кулаком и хмыкнул, что меня
просто не интересуют писатели Башни Слоновой Кости — писать изнутри
Башни или писать о них. Но это наивное,
простое утверждение, и оно не совсем его отражает. И даже
не совсем точно. Можно утверждать, что Лорри Мур часто пишет
о жизни в Башне из слоновой кости, пишет изнутри Башни из слоновой кости
, но ее книги счастливо покоятся на моей полке, потрескавшиеся после
второго и третьего чтения.
И вообще, что это за Башня? Академия? Если это так, то такие пьяные
харрумфы считают этого сына-многостепенной пары лицемером,
не говоря уже о моем собственном недостатке полномочий.
Или, может быть, современная Башня — это уже не академия,
, а более темная Башня, ориентированный на Манхэттен мир издательского дела и
публицистов, журналистов и СМИ — странный мир, где
ко всей письменности и литературе одновременно относятся слишком серьезно
и недостаточно серьезно.
Что бы это ни было, эта Башня — легкая мишень для разъяренного пьяного,
, но не реальная проблема в современной американской литературе,
, а скорее реальная сущность. Проблема в тех, кто
кричит со своих вышек, и им нечего сказать. И те, кто
претендует на владение языком и литературой, как сегодня
претендуют на патриотизм политические консерваторы. Это встречается в странном, современном неправильном восприятии
, что вы не можете писать, если вы не ходили в школу для этого, и переплетенное,
слепое, двойное заблуждение, что если вы ходили в школу, вы можете писать.
Джеймс Вуд недавно написал: «Впервые в истории
многие поэты и писатели являются выпускниками факультетов английского языка»,
и некоторые из этих выпускников схватили бразды правления
, как если бы это было право по рождению.
Но писатели и программы для писателей и, о боже, нам не нужно
снова идти по этому пути. Благороднее ли писать с
Башня или из-за угла паба? Терпеть пращи снобизма?
Или стрелы моего обратного снобизма?
*
Но только между нами, могу ли я признать, что Верующий усыпляет меня
? Разве это хорошо? Послушайте, я не имею в виду ничего плохого;
просто иногда хочется спать. Мне понравились книги
большинства писателей, участвовавших в публикации. Мне
понравились первые четырнадцать или двадцать две страницы почти всех
статей, которые я там прочитал. Мне нравится, где Верующие
исходит от редакции и почему. Но все равно; новый эпизод Venom
ER на Animal Planet или новый выпуск The Believer ?
Слово мое. Решения.
Однако они были правы, не так ли, эти Верующие, с
их первым залпом и критическим призывом к оружию. Конечно же. И
хотя это не было их целью, это беспокоит меня, да, это беспокоит,
позвольте мне сказать здесь: письмо — это единственная форма искусства, где большое количество
художников зарабатывают часть своей жизни, критикуя друг друга
в печати, публично. Хуже того, некоторые даже не зарабатывают на этом
, некоторые делают это бесплатно.
Актеры так не поступают. Художники этого не делают, музыканты этого не делают. Странно, это каннибализм.
*
Чтение научило меня писать (говоря о клише,
вряд ли я первый это говорю), хотя в
я этого еще не знал. своего рода осмос; сценаристы в зале знают, что я имею в виду. Чтение было радостью, отчаянно необходимым убежищем — я не
читал, чтобы учиться, я читал, чтобы читать. Тем не менее, проскочила,
, скомканная, неполная схема спелеолога, как все это
работает, как войти, как выйти. Чтение — это не все, что мне было нужно
, чтобы стать писателем, этого было недостаточно, но это было близко. Девяносто процентов
макияжа писателя заключается в его чтении. Если бы я никогда не писал ни одного слова из 90 103, а продолжал читать, я стал бы лучшим писателем. Но если книги
стали для меня незаконными, но мои пальцы все еще печатали, мой творческий прогресс,
Уверен, остановился бы.
Я принадлежу к тому роду Фадимана readerus compulsivus ,
и до сих пор читаю в основном для радости, для открытий, но теперь я также намеренно
читаю, чтобы учиться, оттачивать мастерство, держать себя в форме, да. И держать
меня честным.
Я снова просматриваю книги, которые не видел с четырнадцати лет
и пролезал через окно своей спальни на крышу над крыльцом
, курил скомканные, согнутые сигареты и читал Penguin и
New American Library в мягкой обложке при свете фонарика. Но теперь я читаю как
молодой студент, изучающий искусство, может пройтись по галереям и соборам во время своей первой
поездки в Рим. Я уже видел эти картины раньше, влюбился в них давно, но теперь внимательно присматриваюсь к весу, цвету, мазку.
Я читал — в некоторых случаях почти наизусть — эти книги
раньше, но теперь я перечитываю их снова, медленно, чтобы понять, почему они работают
(и обнаружить, иногда, недостатки, которые я пропустил).
Читаю сейчас своих современников. Кто-то, родившийся непосредственно
года моего рождения, всегда привлекает мое внимание; Я очарован
, когда все, что разделяет, — это индивидуальный опыт. Кто-то моложе меня
— признаюсь, я подозрительный. Кто-то из старшего
конца моего поколения или выше — еще более подозрительный.
Но все это всего лишь мимолетная мысль, с книгой
в руке, я смотрю на обложку, аннотации, благодарности.
Правда в том, что когда рассказ катится, я прощаю. Я всепрощаю
и так же нетерпелив, как я надеюсь, что читатель будет со мной. Я взволнован,
чаще, чем нет. По крайней мере, мне любопытно — любопытство 9Одна только 0103 может унести нас десять или пятнадцать страниц, да? В лучшем случае я в восторге.
Интервьюер однажды спросил Питера Штрауба о том, что
читают его современники, и хотя я не могу точно процитировать
, я никогда не забуду метафору его ответа. Он сказал:
Даже будучи читателем, я писатель — я знаю, что ты
делаешь, я знаю, что ты танцуешь. Но все же, я буду читать, потому что
я хочу увидеть, как хорошо ты умеешь танцевать.
Мы все опозорились на танце
этаж. У меня есть. Движения и шаги Бог никогда не предназначал для тела,
или партнеры по танцу никогда не выбирались при свете дня. Хуже, пожалуй,
оба.
Но я люблю танцевать, я люблю этот танец. В конце концов шум
затихает — шум и сплетни, тепло любого помещения, которое вы
создали в какой бы башне вы ни жили, — и вы, наконец,
остаетесь танцевать в одиночестве. И ты это делаешь, потому что больше ничего нет.
Пишу, потому что мне больше нечего. Ничего
в остальном я хорош. Кое-что я могу пройти, но
— это не то, к чему мы стремимся.
Когда мне было десять, я назвал свою новую собаку Гарольдом, потому что Гарольд
был последним саксонским королем Англии. Когда мне было десять, я мог перечислить 90 103 всех королей Англии, начиная примерно с Хард-Канута. Даже если бы я хотел, чтобы
сделал это сейчас? Нет, конечно, она тускнеет, друг мой,
, а что там тускнеет, это не так важно. Или полезно.
Я пишу по той же причине, что и читаю; потому что это
все что есть для меня. Было бы легко и заманчиво сказать, что я пишу
, чтобы вещи не исчезли, и я полагаю, что в этом есть частичная правда
. Однако большая правда в том, что я пишу, потому что это все, что меня держит, все, что не исчезает для меня, во всяком случае, пока.
Я могу рассказать вам, что я делал на войне, но это может быть
, а может и не быть правдой, потому что я могу или не должен
придумывать это.